Кощей отошел от нее, Василиса запрокинула голову и увидела небольшой столик возле кровати, заставленный склянками и флаконами. И судя по тому, как Кощей сейчас перебирал их, все это предназначалось ей.

— Тебя сорвало, — ответил Кощей. — Но ты каким-то образом справилась с этим, правда, едва не убила себя, чтобы не навредить другим. Руны на твоей спине притормозили процесс. Я не знал, что делать. Растерялся и не придумал ничего лучше, как утащить тебя в Навь через воду в озере. Ты потеряла сознание во время перехода, но это спасло тебя. Правда, наглоталась воды, наверное, поэтому горло болит… Я решил, что есть смысл подержать тебя некоторое время в бессознательном состоянии, во всяком случае, пока ты не восстановишься. Ну-ка, выпей.

— Что это? — спросила Василиса, с трудом приподнимаясь и принимая из его рук кубок.

— Смесь из укрепляющих, — пояснил Кощей.

Василиса сделала небольшой глоток. На вкус было вполне терпимо, хотя и горьковато. Чем-то напоминало грейпфрутовый сок. Она зажмурилась и единым махом осушила кубок. Скривилась.

— Долго я проспала? — спросила она, пытаясь справиться с неприятным вкусом во рту.

— Три дня, — ответил Кощей, забирая у нее кубок и снова возвращаясь к своим склянкам.

— А Хугин и Мунин? Как они тут оказались?

— Нырнули за нами. У меня не было времени разбираться еще и с ними. Они не отходят от тебя, оно и понятно, тянутся к живому. Но вроде бы уже освоились. Так, давай-ка еще это, — и он протянул ей ложку с бурой маслянистой жидкостью.

В этот раз Василиса даже не стала ни о чем спрашивать, просто послушно проглотила и все. На вкус было отвратительно, зато боль в горле почти сразу прошла. И вообще стало полегче. Память постепенно возвращалась к ней. Она вспомнила про открытку, сообщения, остановленную машину… Вспомнила Баюна, распластанного на земле, Варвару на коленях…

Василиса со свистом втянула воздух и спрятала лицо в ладонях. Стыдно было до мыслей о том, что лучше бы она так и осталась в озере.

— Боги, — прошептала она, — что я наделала?..

— Хороший вопрос, — спокойно ответил Кощей. — И я хотел бы знать на него ответ. Что произошло?

— А что ты знаешь?

— Пока я искал тебя в парке, встретил Баюна, и он был малость не в себе. И Варвара выглядела уж больно бледной. Но это все не важно. Почему тебя сорвало, Василиса?

— Я решила, что ты изменяешь мне с Варварой, — едва слышно пролепетала она.

Сейчас эта мысль выглядела абсолютно абсурдной. Как она могла предположить такое?

— Что за бред? — озадаченно поднял брови Кощей. — С чего тебе это вообще пришло в голову?

— Она написала тебе сообщения на рабочий телефон. Просила о встрече в парке. Они показались мне странными. И Марья сказала…

— Марья?!

Он перевел на нее ошарашенный взгляд.

— Это отдельная история…

— А мы никуда не торопимся.

И Василиса рассказала ему все. С самого начала. Что почувствовала, когда вспомнила его. Свой ужас от осознания, что могла потерять лучшие годы в своей жизни. Как ранило ее, что он скрыл от нее правду про Марью. Про разговор в землянке. И про то, какой виноватой она чувствует себя перед Настей и Соколом. Как к ней заявилась в образе Моревны чужая сила. Как она не смогла связаться с ним и как плохо ей было от того, что он ушел. Не хотела говорить про открытку и сына, но стоило ей замолчать, как Кощей нахмурился и покачал головой.

— Ты не все рассказала, — недовольно заметил он. — Ты бредила, Василиса. И среди прочего чаще всего упоминала про сорок восемь человек, которых я заживо кинул в костер, и еще звала Алексея и просила у него прощения. За что?

Василиса закрыла глаза. Хотелось свернуться в клубочек, накрыться одеялом. Но от ее мужа было не спрятаться, это она точно знала. Она нашла точку на стене, сосредоточилась на ней. Просто не думать о том, о чем она будет говорить. Удавалось же ей не думать об этом целых двадцать лет.

— Это из-за Елисея, — ответила она. — Я перепутала его с Алешей. На целую секунду мне показалось, что мой сын снова рядом со мной, что я могу до него дотронуться…

— Ты никогда не говорила, что скучаешь по нему… — нахмурился Кощей.

Точка на стене не помогала. Василиса закрыла глаза.

— Скучаю — это не совсем верное слово. Вместе с ним в тридевятом я оставила половину себя.

— Не понимаю.

Не понимает… Василиса вдруг ощутила приступ жуткого раздражения, почти гнева.

— И не поймешь, — зло оборвала она. — И именно поэтому я молчала. Нет смысла без конца мусолить то, что нельзя исправить. Ведь по той же причине ты молчал про душу, и про Марью, и про ритуал этот чертов, чтоб его к Горынычу! — неожиданно для себя взорвалась она, по щекам покатились слезы, она распахнула глаза и встретилась с ним взглядом. — Потому что ты понятия не имеешь, что такое быть родителем, иметь ребенка! И зачем обсуждать друг с другом то, чего мы не можем понять!

Василиса села, а потом, пошатываясь, встала с кровати. Лежать дальше значило оставаться в уязвимом положении. Сейчас она не могла себе этого позволить. Она ухватилась за стойку, выполняющую роль опоры для балдахина.