От этой мысли губы Карбона дрогнули в улыбке. Несмотря на все, что с ним случилось сегодня, это, похоже, был знак богов.

От холода Спартак проснулся еще до рассвета. Ночью его одеяло соскользнуло. Закутавшись по самый подбородок, он стал прислушиваться к доносящимся снаружи звукам раннего утра. Пронзительное кукареканье петуха на здешнем огороде – Спартак видел его за толстыми стенами. Стук меча о решетки на окнах отведенных гладиаторам камер. Гнусавый голос Фортиса, объявляющего подъем. Шлепанье шагов по голому каменному полу. Откашливание. Характерный звук, раздающийся при сплевывании. А из-за пределов лудуса, оттуда, где раскинулся рынок, слышался гул обычной жизни, крики соперничающих между собою пекарей, мясников и прочих торговцев. От проходящей неподалеку Аппиевой дороги доносились приветственные возгласы, скрип тележных колес вкупе с мычанием волов и пронзительные вопли злонравных мулов. Все было совершенно обыденно, совсем как во Фракии. И это внушало Спартаку ненависть и отвращение. Свобода так близка и так далека! До нее как до луны. Кто бы мог подумать, что после стольких лет службы у римлян он в конце концов упадет на самое дно? Станет гладиатором. Спартак подумал о Котисе и скривился: «По крайней мере, я жив».

Раздался лязг. Это меч Фортиса словно по команде проехался по решетке их окна. За ним последовал щелчок замка отпираемой двери.

– Хватит вспахивать свою бабу, латро! Топай сюда, пока каша горячая и вкусная!

– Римский ублюдок, – уже привычно прошептал Спартак.

– Латро, ты меня слышишь?

– Слышу. – Он сел.

– Хорошо. Сегодня посмотрим, каким бойцом ты станешь. – Фортис двинулся дальше.

Спартак нахмурился.

– Насчет вчерашнего вечера… – начала было Ариадна.

Взглянув на нее, он увидел в ее глазах желание помириться.

– Мне не следовало рявкать на тебя, – сказал он. – Я тогда, хоть и поймал эту тварь, был еще на нервах.

– Это мне нужно извиниться. Змея моя, и я должна следить, чтобы она оставалась в корзине. – Девушка ненадолго умолкла, явно испытывая неловкость. – Так что прости.

– Давай забудем об этом и двинемся дальше.

– Хорошо. – Почувствовав себя лучше, Ариадна улыбнулась.

– Так ты куда красивее, чем когда хмуришься.

«Я ему нравлюсь!» Разрываясь между радостью и смущением, Ариадна с трудом придумала, что бы сказать.

– Как ты думаешь, к какому виду бойцов тебя припишут? – выпалила она.

– Полагаю, к «фракийцам». – Спартак встал. – Скоро узнаю. А чем ты будешь сегодня заниматься?

– Первым делом уберусь тут как следует. Лишь богам ведомо, когда это делалось в последний раз, – неодобрительно проговорила Ариадна. – Потом хочу поискать что-нибудь такое, что может послужить алтарем для моих статуэток. Если выпадет случай, расспрошу местных женщин. Узнаю, как тут все устроено.

– Будь осторожнее. В туалет и купальню – только вместе с другими женщинами, – предупредил он.

– Не волнуйся. – Она указала на корзинку. – Я повсюду ношу ее с собой.

– Хорошо.

Она кивнула.

– И ты будь осторожнее.

Неожиданное проявление заботы с ее стороны заставило Спартака улыбнуться.

– Буду.

Он распахнул дверь и вышел.

Пребывающая в замешательстве Ариадна порадовалась, что он не увидел вспыхнувшего на щеках румянца.

Новички едва успели разделаться с кашей, как на них пришли посмотреть тренеры в сопровождении Фортиса. Это были сурового вида мужчины средних лет, вооруженные дубинкой или плетью, либо и тем и другим. Бывшие гладиаторы, тяжким трудом заслужившие свободу, – они получили рудис.

Пятнадцать мужчин выгнали во двор, под хор насмешек остальных обитателей лудуса, и выстроили в ряд. Спартак, Гетас и Севт вышли последними. Фортис тут же приступил к делу. Он принялся засыпать вопросами первого в ряду, одного из понтийских воинов, – сколько ему лет, чем он занимался раньше и каков его боевой опыт. Тот, запинаясь, отвечал на скверной латыни, а тренеры внимательно слушали. Вскоре понтийцу велели встать рядом с тренером, обучающим «фракийцев». Следующего пленника отправили в «галлы», третьего – в «самниты». Так постепенно Фортис продвигался вдоль строя. Фракийцы заухмылялись, услышав, что будут представлять на арене свой народ. В душе Спартака вспыхнула надежда. Сражаться тем, кто он есть на самом деле, – в этом была некая гордость.

– А, латро, – протянул Фортис. И улыбнулся, увидев, как закаменело лицо Спартака. – Этот тоже фракиец, – объяснил он тренерам. – Сколько лет?

– Тридцать.

– Чем занимался?

– Я был воином с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать. Именно тогда я в первый раз убил человека, – прорычал Спартак. – Он немного смахивал на тебя.

– Ха! Так ты настоящий убийца, а? – Фортис насмешливо приподнял брови. – А военный опыт у тебя есть?

– Я воевал в каждой летней кампании с тех пор, как стал считаться взрослым. Восемь из них прослужил кавалеристом в римских вспомогательных войсках. Я побывал в стольких стычках, что и не упомню, и участвовал самое меньшее в шести серьезных битвах.

– И многих убил? – спросил один из тренеров.

Спартак посмотрел ему в глаза:

– После двадцати я потерял им счет. Как минимум половина из них были римляне.

Тренер буркнул нечто невнятное.

– Я тебе не верю! – возмутился Фортис.

– Это правда. А скольких убил ты? – парировал Спартак.

К его удовольствию, Фортис затряс кулаком перед его лицом. Не упустил Спартак и ухмылок, скользнувших по губам двух тренеров. «Отлично. Я тебя таки допек, козолюб несчастный».