Стрекоза влетела в окно, жужжа крылышками, зареяла над смычком лежащем на стуле, через секунду села. Не рано ли быть стрекозам? Максим вспомнила, что вчера тоже видела стрекозу на пляже. Чёрт с ней. Не до этого сейчас. Что с Дианой? Максим подползла к сестрёнке.

— Что с тобой, детка? — Она тронула дрожащую ладошку Дианы. Сестра вздрогнула, одёрнула руку.

— Ничего.

— Вот это всё ты называешь ничего? — возразила Макс и обвела глазами комнату, улыбкой и мягким тоном она старалась успокоить сестру. — Твои подозрительные очи меня в шпиона превращают. Смотришь как на врага народа.

Диана попробовала улыбнуться, рот растянулся, искривился, и губы вновь сжались, испуг постепенно стихал в её широко раскрытых глазах, лицо преображал пылающий медный оттенок. Ещё пока с сомнением, она выглянула из-под крышки стола и несмело, всё же, натянула губы в улыбке.

— Выходи из подполья и рассказывай, что приключилось? — Максим взяла сестру за руку. — Что так ужасно тебя напугало? И почему ты плакала?

— Говорю, ничего, — уверила Диана, вытянула пальцы из сжатой ладони Максим, в голосе и на лице не осталось и тени обеспокоенности, хотя в движениях присутствовала робость, какая-то мучимая зажатость. — И не плакала я, это эмоции перед музыкой, — более бравым голосом оправдалась Диана. В её руках появился смычок, опустившись на стул, она прижала скрипку щекой и, в готовности спустить на бренный мир новую мощь собственных музыкальных измышлений, замерла, не сводя глаз, запрашивающих у Максим: «Будет ли возвращена на место ручка громкости на усилителе?»

— Пусть твои эмоции плачут над менее морящей музыкой. Довела себя. Тот ад, который ты исполняла, мог радовать только дьявола в преисподней в компании обколотых демонов и бесов. И вообще, ты кушала? Пошли, мама давно приготовила завтрак.

— Макусичка, я сейчас спущусь. — Диана расплылась в улыбке и часто быстро похлопала ресницами, заставляя сестру умилиться.

— Вот сколько раз тебе говорить — не называй меня так, никогда. — Макс передразнила улыбку Дианы: выпятила губы и растянула уголки рта. — Дурында, милая. Давай, я тебя жду. Без тебя есть не буду. Поскорее добей смычком своих ангелов и приходи. А лучше дай им сразу верёвку с петлёй. И, пожалуйста, чуть потише, если ты нас хоть чуточку любишь.

Максим тихо прикрыла дверь и прислушалась. Слышно, как Диана прошлёпала пятками по полу, чем-то громко щёлкнула, что-то сдвинула, тяжёлое, будь то шифоньер, и притихла.

«Кажется, больше не собирается играть. Нужно позвонить Жеке».

3

Потап сходил к бассейнам, где разводил осетров, проверил насосы и фильтры, подложил немного корма в автокормушку. У Демьяна, который ему помогал в его увлечении, был выходной. Дальше за садом он видел суетившихся рабочих в его теплицах и оранжерее, зачем-то развёдших костёр. Подходить — не было желания. Задуваемый дым смешался с тошнотворным запахом и стало ещё невыносимее, возникло ощущение, что перед домом выложили всех мёртвых из кладбища, и осталось лишь добавить костей из катакомб Парижа — для видимости. Ветер донёс далёкий раскат грома. Второй день на горизонте сверкают молнии, а дождя всё равно нет. И не надо. Небо пылало под ярким солнцем — ни облачка. Со стороны соседского дома повеяло вонью выхлопных газов и принеслось жужжание гоночного карта.

— А утро так благоухало, — с отчаянием в голосе сказал Потап. — Обещало жизнь. — Он вспомнил, что окно открыл, когда Анжела вошла к нему на кухню и решил, что утро благоухало вчера, благоволило — не сегодня. А сегодня с утра отовсюду лишь вонь.

Мрачным взглядом Потап осмотрел территорию перед домом. Справа от незакрытых ворот за фонтаном он увидел чёрное пятно, залезшее из цветника на тротуарную плитку. Каких цветов туда насадила Анжела — Потап не помнил, но им ещё долго ждать цветения. По мере приближения зловонный смрад усиливался, рои мух так и кишели в воздухе, будто там, в гуще клумб, произошло кровавое побоище.

— Вчера было всё нормально. — Потап зажал пальцами нос. Из зелёной густоты сочных примятых стеблей выглядывала лапа и кончик морды дохлого пса. Потап подошёл ближе, присвистнул: «Это не просто пёс… Это какой-то телёнок». Он повнимательнее рассмотрел: «Какая-то смесь алабая с гампром, но только намного крупнее». Пёс источал то зловоние, которое задушило всю округу. «Откуда это взялось?» Потап искривил в неприязни лицо, осторожно обошёл мёртвую псину. Тёмно-коричневая морда рассечена глубоким старым шрамом, видно, ещё при жизни кем-то или чем-то была жестоко обижена или наказана. На боках в некоторых местах отсутствовала шерсть, будто кем-то срезана, оголённые рёбра кишели белыми червями. Открытый левый глаз покрылся сухой светло-серой плёнкой, второй глаз отсутствовал, как раз сквозь него проходил уродливый шрам. Повсюду хаотично носились мухи, особо назойливые липли к лицу, лезли в нос, норовили подлезть под сжатые губы. Потап не успевал отмахиваться. От трупа животного поднимались почти невидимые испарения, горячее марево колыхалось под жарким солнцем. Потап не знал, как подступиться: нужно срочно вынести это чудовище, и главное, чтобы детей отстранить от созерцания. Он ещё раз обошёл труп изувеченного пса, что-то прокатилось под тонкой подошвой мокасины. Не заострив внимания, Потап пнул в сторону твёрдый предмет. Боковое зрение уловило, как чёрный продолговатый комочек отлетел к кромке цветника и снова откатился на дорожку. Потап подошёл к морде пса и толкнул ногой.

— Как эту падаль сюда занесло? — Он осмотрел двор: с левого угла дома голубая вода в бассейне переливалась под ясным небом; чёрный джип «Инфинити», который он сам называл «бегемот», уткнул морду в ворота гаража, сквозь тонированные стёкла грел салон в золотых лучах солнца; стройные пирамиды кипарисов бросали тени на ровное поле сочной травы. «Ничто не предвещало ураган». Зелень млела в летнем мире.

«Надо принести лопату, плёнку, скинуть туда мертвечину и увести поскорее, закопать где-нибудь на кладбище». Потап решился зайти на клумбу ближе к трупу и посмотреть, решить, как лучше всё убрать. В мыслях он задался вопросом: «Кто бы мог подкинуть дохлятину? Вряд ли дети, тем более такую тушу на руках не притащить?» Но ничего не пришло на ум, и вроде врагов у него нет, чтобы таким образом выказать ему предупреждение. Или угрозу. Потап поостерёгся руками двигать тушу. Щурясь от слепящего солнца, носком ноги он поддел под ребро мёртвого пса — не сдвинулся ни на сантиметр. Рой мух взметнулся в воздух, куски бардовой грязной шерсти прилипли к коже мокасины. В нос ударил немыслимый смрад, желудок свело, и Потап выхлестнул из горла поток желчи вперемежку с кофе и съеденным пирожным на зелёные листы цветов.

— Вот погань! — воскликнул Потап, вытер ладонью губы, набрал по мобильнику номер Анжелы, собирался сказать, чтобы пока не выпускала девочек гулять, а сама пусть подойдёт, захватив из гаража полиэтиленовую плёнку. И сразу отключил, подумав, что и самой Анжеле не стоит видеть столь отвратительное зрелище. Он постоял и ещё раз поразмышлял: кто устроил ему такую пакость? Так ни на кого не смев подумать, он решил, что это злой рок случая, пнул со злостью дохлое тело. Пёс издал скулёж. Потап почувствовал, как все волосы на теле встали дыбом, волны холодного пота покрыли с головы до пят. Нога провалилась в гнилые рёбра, густая шевелящаяся масса опарышей утопила ступню с мокасином. Из пасти волкодава вытекла серо-бурая масса, ассоциативно напомнив о пятнах от гниющих ран на бинтах и простынях в военном госпитале. Яростно ругаясь, Потап попытался выдернуть ногу: сломанные рёбра пса не выпускали, острые концы тыкались в лодыжку, ранили до крови.