— Не хватало заразу прихватить, — почти рыча произнёс Потап. Он старался ногой раздёргать брешь пошире в боку мертвечины. Новая волна тошноты подступила к горлу, готовая вот-вот выплеснуться наружу. Да зачем он пнул это проклятое тело пса? Потап отчаянно взглянул на дом. Мухи роились над головой, старались влезть в любую щель, и больше всего выводило, когда бились в открытые глаза. От тошноты в сознании потемнело, казалось, от невыносимого смрада он сейчас упадёт без сознания. И как может одна мёртвая тварь источать столько неимоверного зловония, отравлять воздух на сотни метров, если не сказать — на километры? Воткнув кулак псу в рёбра, ближе к острым краям, Потап надавил. Под неприятный хруст, проломив дыру шире, рука окунулась в кишащую белую массу почти по локоть. Потап вытащил ногу и руку из капкана, созданного злобным волкодавом. Между пальцев ладони извивались белые мелкие черви: он дёргано с отвращением поскидывал их другой ладонью. Торчащую пятку мокасины в пробоине из гнилых рёбер и кишащих опарышей Потап не посмел выдернуть. Прихрамывая на голую ногу, он направился к гаражу. Когда поравнялся с густым кустом высокого мирта, не дойдя метров десять до ворот стального цвета, Потапа охватила неудержимая рвота. Было настолько плохо, что хотелось упасть в прохладную траву под тень куста и отключиться. Встав на четвереньки, он некоторое время ждал, когда полностью утихнут позывы тошноты, желудок перестанет выворачивать наружу так, будто грозные великаны выжимали его как половую тряпку. Липкая слюна с губы протянулась к асфальтированной дорожке, переходящей в брусчатку. Потап постарался скинуть нить со рта, не применяя руки. Он мотнул головой в сторону: возле ступеней входа под нависающей цветочной урной увидел мотоцикл.

«Так вот, наверное, откуда ноги растут. Нужно расспросить Максим, возможно, знает, какая мерзостная химера приволокла к нам в сад чудище поганое». Непонятно для себя самого, Потап радостно хохотнул. «Лишило бедного парня пары летней обуви. Теперь нужно, где-то денег наскрести. А, ещё счастливый мобильник нырнул во внутренности псу. Сколько удачных сделок с него совершил. Пол-Европы обеспечил…» Хрустнула сухая ветка розы. Потап дёрнул голову на звук. Перед ним стоял мёртвый волкодав, заглядывал в его лицо единственным глазом с разворочанной морды, из раздробленной пасти стекала всё та же серо-бурая густая жидкость, белые кости изломанных рёбер торчали с обоих боков.

Мир уходил из-под ног Потапа, божий свет заиграл тёмно-серыми полосами помех. Он не понял откуда, где-то над верхушками кипарисов, возник и надвинулся детский плач. Волкодав мгновенно отреагировал: повернувшись, задрал морду, в боку зияла сквозная дыра, словно насквозь пробитая снарядом. Буквально на глазах пёс растворился в воздухе.

Гробовая тишина поселилась в мыслях, разуме, сердце, душе Потапа. Он сел на тёплый асфальт и подогнул колени, долго, часто моргал, рассматривая и наблюдая за происходящими движениями вокруг: будто со стороны, будто полностью выпал из физической реальности, и его здесь не было — никогда. А движения были такими — совершенно ничто не двигалось, всё намертво замерло. Потап передвинулся в прошлое. Он видел пулю, пробившую череп друга, от которой сам увернулся, когда они попали в окружение. Он видел кости, разлетавшиеся от пули, и успел рассмотреть каждый осколок, перед тем как они грохнулись кровавыми кусками на скалы. Он переместился на несколько километров по дороге и видел каждую гранату, выпущенную из гранатомётов и пробивающую несчастный бронетранспортёр. Он видел кровь, выбивающуюся фонтанчиками из дыр, пробитых пулемётом «ДШК» — видел каждую каплю и даже посчитал. Он видел отрезанную голову, катящуюся с горы, и пока она достигла подножия, тело медленно падало, фонтанируя кровью из шеи. Он видел глаза, наблюдавшие с горы, и шепчущие губы в клятве — отомстить. Он отчётливо услышал слова той клятвы и видел слёзы, скатившиеся из-под медленно моргнувших ресниц. Он даже различил цвет глаз. Он поднял лицо к беспощадному солнцу и долго неумолимо смотрел на, выжигающий глаза, свет. И вот теперь, возвращаясь, но ещё не вернувшись в реальность, он услышал назидательный шёпот: «Вот этот — отшельник».

Что-то безмерно знакомое было в том молодом лице. Но с ним были ещё солдаты. Что значит — вот этот? Кто отшельник? И кто такой — отшельник? Зачем нужно знать? Кто шептал клятву? И что, вообще, сейчас произошло?!

Тихими, осторожными шагами Потап подошёл к цветнику, где совсем недавно валялся дохлый пёс: волкодав лежал на том же месте, никаких следов или намёков, что тело сдвигалось, не было. Снова продолговатый комочек попал под голую ступню. Потап выругался, пнул и наморщил переносицу от боли: отбил пальцы об выступающий уголок плитки. Он поспешил отойти подальше, или вновь захлестнёт приступ тошноты: и так уже весь желудок выворочен наизнанку.

«Не было никакого пса, не подходил он ко мне. Верно, отравился трупными газами и поймал галлюцинацию, ничего себе, вынести такой смрад, попав в такую ловушку. Теперь век не смогу смотреть на цветы. И на собак». Потап остановился, будто перед ним неожиданно разверзлась бездна. На асфальтированной дорожке, в нескольких десятков сантиметров от его рвоты источала не меньшее зловоние лужа серо-бурой слизи, которая несколькими мгновениями назад истекала из пасти волкодава.

— Вы что, многоголовые? Или многотелесные?

1

Потап отмылся в ванной, сменил одежду, зашёл на кухню, на задумчивом хмуром лице рисовался лёгкий страх. Анжела стояла возле окна, прислонив к столешнице упругий зад, обтянутый белой джинсой. Она скрестила локти на груди, задрала голову к левому плечу и смотрела печальными глазами в небо через стёкла закрытого окна. Диана меланхолично, даже больше с отвращением, ковыряла вилкой козий сыр в греческом салате, запивала томатным соком. Стрельнув взглядом, который не понравился Потапу, Максим склонилась к уху сестры и шепнула, нездоровая, плотоядная улыбка натянулась на её губах, указательный палец помешал в высоком бокале газированную воду, выгоняя пузырьки.

«Что не так с ней? — задался вопросом Потап. — Или только кажется?» Он ещё раз посмотрел на жену. Анжела изображала вид, что глуха, нема и ей до всего нет дела.

— Папа, — радостно вскрикнула Диана, выскочила из-за стола, обняла Потапа. — Так поедем сегодня летать на планах? Ещё надо заехать на конюшню, давно Орлика не видела.

Потап не ответил, лишь одарил дочь поглаживанием по волосам и поцелуем в щёку. Диана недовольная вернулась к столу и ещё более угрюмо скосила глаза на тарелке. Максим ехидно надула пузырь из жвачки и шумно втянула обратно. Никогда, никогда Макс не жевала жевательную резинку. И откуда взяла? Непонятно из-за чего, напряжение висело в доме. Ещё только вчера он никогда не натыкался на все эти осуждающие, недовольные взгляды. А сейчас молчание гремело громче колоколов. Потап выжидательно смотрел на Анжелу, но та продолжала дуть губы и рассматривала небо так, будто углядела в космосе улыбающегося бога. Он сел за стол, рядом с Максим, загремев стулом, щелчком сбил высокий узкий стакан, лишь тогда Анжела бросила на него небрежный, но снисходительный взгляд. Она втянула щёки, вытянула губы бантиком и с загадочным видом — вообще! — повернулась спиной. Потап нервно постучал пальцами по столу, не зная, как завести разговор: но ведь нужно как-то убрать псину?! Сквозь запахи еды и совсем лёгкого аромата духов Анжелы, он чувствовал на себе зловоние мертвечины, хоть и переоделся, и тщательно отмылся. Поведя носом, он обнюхал себя и покосился на девочек — так ли отреагировали, а то неправильно поймут. Возможно, вонь присутствует только в его воображении. Потап закрыл глаза и прикрыл сверху ладонью.

«Вот этот — отшельник, — гудел голос в его голове. — Вот этот — отшельник». Кто такой отшельник? Почему по дороге… они были вместе на одних боевых?.. Участвовали в одной боевой операции? Потап услышал, как пододвинулся стул, тёплое прикосновение легло на его ногу. В удивлении он открыл глаза. Ладонь поднялась по его штанине и застыла на молнии. Медленно Потап перевёл взгляд в сторону. Максим нагло вперилась на него и вовсе не собиралась сводить взор, будто пробивала на прочность, исследовала его и собственные чувства, проламывала новые неизведанные горизонты. Потап стрельнул глазами на Анжелу, и Диану: не дай бог увидят. Жена — словно о них на вечность позабыла, продолжала осматривать погоду. А Диана и вовсе вся сжалась, сгорбилась и пробовала протолкнуть в зубы оливку на вилке, бегая глазами по потолку.