— Сейчас вернусь, — говорит она Григорию и на негнущихся ногах ковыляет в ванную, как в наименее подозрительное место.

Там закрывает дверь на шпингалет и забивается в проеме между стиральной машиной и стеной. Прячет лицо в сложенные на согнутых коленях руки. Кафель холодный, сидеть на нем неприятно. Ладно, тогда недолго.

Она же не маленькая, она же все про секс знает. И в кино видела, и в книгах читала, и даже в анатомический атлас заглядывала. И Ритка, похихикивая, ей много чего рассказывала. Так что же тогда так пугает?

А ведь для этого раздеться надо будет. Совсем. И ему тоже.

Нет, она точно не готова.

Вдох — выдох. Вот так Яра, дыши. Все хорошо. Это Гриша. Он тебя никогда не обидит. А как же сделать так, чтобы не обидеть его? Наверное, мама права, и нужно для начала спросить его, чего он сам хочет.

Да, она так и сделает.

Вот сейчас еще немного подышит и сделает.

«Гриша, это Гриша», — повторяет она словно мантру. И мантра работает, его имя оказывает чудодейственный успокаивающий эффект.

Яра выбирается из своего укрытия, умывается холодной водой. А потом тихонько выходит из ванной и видит Григория. Он стоит к ней спиной, упираясь руками в столешницу, и не двигается. Кажется, не только она тут полна переживаний.

И она осторожно подкрадывается сзади и обнимает его со спины. Спина широкая и твердая, Грач горячий и пахнет приятно, и Яра сразу понимает, чего хочет она: просто касаться его. Вдыхать запах. Получать подтверждение, что он — ее. Ну, может быть, поцеловать.

Пока так. Теперь надо узнать его мнение. Как спросить-то? Прямо?

— Г-гриша?

И чувствует, как он кладет ладонь на ее, на ту, что у него на животе. Чувствовать, как он касается ее по собственному желанию, восхитительно. Это придает смелости. И она сильнее вжимается лбом между его лопаток и спрашивает шепотом:

— А ты сейчас чего хочешь?

Гриша молчит, спина под ее грудью напрягается, и ей вдруг становится страшно. А вдруг он скажет, что хочет, чтобы она ушла.

— Не налажать, — отвечает он прерывисто. — Чтобы все нормально было. А ты?

Мама говорила, люди в паре должны доверять друг другу настолько, чтобы иметь возможность сказать что угодно, точно зная, что партнер не осудит и попытается понять.

— Г-гриша, — но как же сложно это сказать, она прерывисто выдыхает ему в спину, — а можно мы сегодня просто… ну, просто…

Григорий выгибает шею, чтобы посмотреть на нее, но Яра хорошо спряталась, и он может видеть только ее макушку. Тогда он разворачивается в ее руках и сгребает в объятия.

Его объятия — это что-то невероятное. Потрясающее. Наверное, она никогда не привыкнет. Но это самое лучшее место из всех, где она была, где ей доводилось прятаться. А у Яры таких мест вагон и тележка. Она мастер пряток от мира и от себя.

— Яра, — немного сердито произносит он, — ты же не думаешь, что мне от тебя нужен секс?

Ну разумеется, она думает. Разве то, что люди встречаются, не предполагает секс? С другой стороны, не все же бегут в постель сразу после первого свидания. Но у них не было никакого первого свидания. Они слишком давно знают друг друга, она слишком долго добивалась его, а вчера все едва не случилось, и она не понимает, как должно быть дальше, в голове отсутствует готовый алгоритм на такой случай. И от этого совсем невыносимо. Плакать хочется.

— Яра, — снова зовет Григорий. — Ответь мне.

Мама говорила, важны искренность и честность.

Когда ей было шестнадцать лет, она ввязалась в драку в парке рядом с Конторой, потому что решила, что умнее и матерее, и ей распороли плечо раскладным ножом. Боль была ужасная, но больше она боялась, что отец узнает, потому что прекрасно представляла себе его реакцию на такую ее дурость. И она пошла не к отцу, а к Григорию. Ввалилась в его кабинет, пачкая пол кровью, капающей с рукава кофты, и зарыдала. И он разом побелел, кажется, таким бледным она не видела его ни разу ни до, ни после. Он обрабатывал ей рану и объяснял, как направить силу в нужное место, чтобы та скорее затянулась, а она умоляла не говорить отцу, а потом он сел перед ней на корточки, заглянул в глаза и попросил:

— Я не скажу, но ты должна пообещать, что расскажешь мне все честно. Яра, я не буду тебя ругать, но мне нужно знать.

Он сдержал слово и не отругал ее. Смотрел, правда, так, что она потом месяц не могла заставить себя снова взглянуть ему в глаза.

— Я тебя чему на тренировках учу? — спросил он тогда. — Соизмерять силу, думать, прежде чем делать. Видимо, плохой из меня учитель.

И вот тогда она снова заплакала, потому что лучше бы он ругал ее, а не себя. А Грач, кажется, испугался еще сильнее.