Я стала задавать ему эти ваши вопросы: «Что будет в худшем случае?» Но он пошел совсем не той дорогой, которой ходила я. Первый его ответ был: «Я отрублю себе палец, чтобы меня не взяли в армию».

И тут меня эта картинка Богдана с отрубленным пальцем немного вышибла из равновесия. Я была уже готова относительно спокойно воспринять его фразу «Меня убьют на войне», но «Отрублю себе палец»… У меня сердце екнуло, хотелось ответить ему «Ты что, придурок?!». Но я все же еле-еле смогла сдержать себя и продолжить.

Я спросила его, что дальше будет после того, как он отрубит себе палец, в худшем случае? И он ответил, что в самом худшем случае примут какой-нибудь закон, что ты хоть без пальца, хоть без кисти, тебя все равно призовут. Я спросила, что в этом случае он будет делать.

Богдан ответил, что он пойдет на митинги против войны и все равно ни за что не согласится воевать. И что в худшем случае его за это посадят в тюрьму. И в самом худшем случае срок будут потом продлевать и продлевать еще за что-нибудь.

И в финале он так и умрет в тюрьме от туберкулеза. В этот момент я опять начала психовать и мне снова хотелось предложить ему варианты, как этого не допустить. Однако я пыталась залезать в вашу «шкуру невозмутимого психолога» и задавать дальше хладнокровные вопросы.

Когда я стала делать пустые стулья в конце, чтобы он представил, что на одном стуле сидит он, старый, в тюрьме, без пальца, который сегодня умрет от туберкулеза, а на другом стуле сидит Богдан сегодняшний, молодой и здоровый, то он начал плакать.

Я уже последние лет десять, наверное, не видела, как мой сын плачет. Это было очень больно для меня. В итоге я поняла, что справилась с задачей.

Конец ознакомительного фрагмента.