Поток Инессиных вопросов скоро стих.

Растягивались вместе на шпагат,

готовились к экзаменам, но души

с отдельных точек их глядели в сушу.

Одиннадцатый класс они кончали.

Инесса собиралась поступать

на медицинский, в город рядом. К чаю

чтоб в выходные маму навещать.

А Лора знала, что образование

с приставкой «само» – вот её призвание.

Нехоженой дорогой ей идти.

Где были, там уже неинтересно,

ведь "есть кому заняться этим". Штиль

залива ей не даст простора, пресный.

Она планировала стать незаменимою

для Яна. А себя с ним разминировать.

Спокойно было, как после причастия

святых даров – тому, кто крепко верил.

Живём мы целиком, а не отчасти лишь,

когда слышна нам смерть у самой двери.

Палец, курок лаская, не подрагивал.

Трясло, когда наставник руку ставил ей.

Ян не был евнухом, чтоб этого не чуять.

Однако, знал: сначала надо дело

к логической развязке привести. Чуть

дашь слабину – идея разлетелась.

Подробный план развился эмбрионом.

Уж близко роды. Из крови – корона.

Узнал он, кто из общности сродни был

его отцу: к Царю имел вопросы.

Кому, напротив, денежный родник бил,

все запахи глуша, впрямую к носу.

Повальное же большинство входило в группу

и ту, и эту. Угождать всем – глупо,

но иногда, задоря недовольство

(не прямо, косвенным намёком перемены),

направить можно всех по доброй воле

ждать, что "случится нечто непременно".

Агитки, шепотки – весть революции.

Сначала славим жизнь, потом идём на смерть.

Теперь насильственным переустройством мира

смешат детей, читая на ночь сказки.

Утопия нам больше не кумир, а,

скорей, урок: как острый край салазки.

Хоть в маленьких общинах продолжается

борьба за первенство. Рожает царь – царя.

Преемственностью, сменой поколений

зовётся это на масштабе города.

Смешались касты, рыхло население.

Без стержня непонятно больше, кто есть кто.

А всё-таки, на глубине большой, манит нас

мираж навек ушедшей Атлантиды.

Пока Ян притворялся роялистом,

а Лора подбирала слюни с пола

(коллекция у графа Монте-Кристо

оружия и впрямь была весомой,

особенно холодного, она же

неровно к кухонным ножам дышала даже),

стремилась возродить родство Диана,

из раза в раз встречая отчуждение,

мать девочек вынашивала планы

об их, обеих, верном поступлении,

и оказалась в шоке оттого,

что старшая послала… вдаль его.

Их двое с Витой. Кухня. – Университет

со мною параллелен. Sorry, mom.

– Подумай головой. Ученье – свет.

Трамплин для взлёта вам обеим дам.

– Уже подумала. Уже решила. Уже

мне профиль, чем бессмертие, не нужен.

– Бессмертие? Уходишь в монастырь?

Не сможешь там курить и есть бифштексы.

Тем более, не отрекалась ты ль

от всякой веры? Шла бы лучше… – В Герцен?

На языки? Нет, курс держу не в келью.

Божественной – свою приму постель я.

– Я всё тебе, всегда, прощала, Лора, –

вздохнула мать, вскользь глянув в телефон, –

и сигареты, и трущобы… даже вздорный

поступок тот. Он мог принесть урон

намного больше, чем случилось… Нет, дослушай!

Сейчас ты думаешь, сама всё знаешь лучше.

Гуляешь чёрт те где и чёрт те с кем.

Таскаешь у меня коньяк из бара.

От мальчиков тошнит тебя. Я с тем

тебя бы поняла спокойно, кабы

ты замуж выходила. Опыт мощный.

Но нет! Чем заниматься будешь? Мойщиц

посуды, горничных, официанток – пруд пруди:

таких, с надрывом, из тебе подобных.

Чем будешь жить, когда в моей груди

не станет сердца, оплатить попыток сонм стать