Спустя четверть часа ее недействительный билет был беспощадно опознан. Любые уговоры и даже слезы, невольно накатившие краем, не подкрепленные материальными доводами, не имели никакого действия – эпоха милосердия и сострадания в нынешнем обществе волчьего капитализма практически сошла на нет. Люди, которые обожествили ассигнацию, смотрят на вещи очень просто и открыто: для имеющего деньги уголки рта непроизвольно движутся вверх, для неимущего – вниз. Ничего сложного! Так что на ближайшей станции ОНА была препровождена к выходу и, собственно говоря, очутилась там, где должна была очутиться.

Автобус тронулся; ОНА осталась одна.

Раннее утро и горы, подернутые дымкой, пахнули свежей прохладой.

Невдалеке остановилась черная машина. «Кто-то устал петлять по серпантинам дорог и решил отдохнуть», – предположила ОНА.

Вокруг не было ни души. Стало немного жутко.

ОНА вспомнила как каждое лето, лет с десяти, ездила к бабушке на поезде; и ездила исключительно одна… Но то было другое время! Это было время, когда дети безбоязненно ходили в школу и до темна гуляли во дворе; и даже в такой необъятной стране отыскивали незадачливого вора, похитившего цветной телевизор или немецкий чайный сервиз, что случалось так же редко как встреча с шаровой молнией; и эти события еще очень долго обсуждались бабушками на лавочке у подъезда как нечто невероятное и небывалое.

То, что творилось сейчас, граждане с трудом смогли бы представить, даже если бы очень захотели! Нечто похожее может и имело место, но это было в какой-нибудь Америке, и в тех увлекательных тонах и красках, что присущи сюжетам о гангстерах и переодетых музыкантах.

Безобразие, которое происходило здесь, могло бы вызвать оцепенение даже у чертей, работающих в поте лица у котлов чистилища. Здесь вообще все делается серьезно, на совесть и с предельным максимализмом.

Сообщение уже пришло на новомодный аппарат. Всего два слова: четвертая отрицательная. Всего два слова решили ее судьбу! Два слова, прилетевшие то ли по радиоволнам, то ли прямо из преисподней.

– Говорят ты был первоклассный ветеринар? – спросил один из тех, кто находился в черной машине. Это был мужчина лет сорока, с темными волосами и голубыми глазами, с внешним видом простодушным и вызывающим доверие. При внимательном рассмотрении можно было заметить отсутствие мочки уха слева, вернее небольшой ее части, будто ее срезали ножом… впрочем, так оно и произошло.

– А что, в настоящем кто-то жалуется? – спросил в ответ ветеринар – мужчина около тридцати пяти лет от роду, с цепким изучающим взглядом и красивыми руками. Глядя на его пальцы невольно думалось: если мы созданы по образу и подобию Бога – только такими руками можно было сотворить этот мир!

– Пока с того света жалоб не поступало! – улыбнулся третий – молодой, лет двадцати парень, веселый и жизнерадостный.

– Десять лет назад я хотел быть лучшим, – продолжил ветеринар. – Десять лет назад я пользовал всех: собак, кошек, свиней… Очереди в операционную стояли – не протолкнуться…

– А теперь остались одни овцы, – пошутил третий. – А ОНА очаровательная, скажи! – молодой весельчак указал на высаженную из автобуса.

– Очаровательная? – с миной несогласия ухмыльнулся ветеринар и достал из кармана пачку банкнот. – А по мне так есть предметы куда более краше! Я вам доложу: наша работа ничем не хуже других работ: та же ответственность, те же ночные смены, сжатые сроки, нервы и нерегулярное питание… Хотя, пожалуй, и лучше, в пересчете на денежные знаки.

– Так ты идейный душегуб? – не унимался тот, что моложе.

– Ни в коем случае! Я душегуб вынужденный, по стечению, так сказать, обстоятельств. И по большому счету, я здесь ни при чем. Сначала одни из нас вытравили веру, потом другие – порядок. А нам без веры и порядка никак нельзя!

– Да, было время, когда расстреливали за такие шалости. А когда тебя расстреляли – никакая взятка и никакие покровители уже не смогут вытащить тебя из гроба! И это отрезвляло многие горячие головы. Правда, ветеринар? – вздохнул первый, тот что без мочки, и в этом вздохе одновременно промелькнули и облегчение, и грусть. – А мне, например, просто обидно, что какая-то сволочь мой родной завод, где я вырос и стал человеком, прибрала к рукам, обанкротила и греется где-нибудь на собственном острове в объятиях пышнотелой мулатки – а пол города осталось без дела и средств к существованию! Мне же надо как-то выплеснуть мою злость и негодование. Да разве бы я бросил работу? Моя фотография до сих пор на Доске Почета среди руин моей молодости. Ты помнишь раньше были Доски Почета?

– Не помню, – отозвался молодой.

– Эх, молодость! Ничего то вы не помните!.. «Труд – дело чести, дело славы, дело доблести и геройства» – золотыми буквами было высечено на мраморной плите, а между пилястрами висели фотографии передовиков производства, с которых таким как ты бездельникам следовало брать пример. А это оттого, что уважали людей труда!.. Не зря мы пол земного шара за собой и на себе тащили!

Тот, которого обозвали «бездельником», был несколько задет тоном безухого:

– И что же вы производили на своем заводе: какой-нибудь бесполезный хлам? Угадал?

– Неужели ты действительно думаешь, что производить бесполезный хлам хуже, чем делать то, чем мы сейчас занимаемся?

Оппонент призадумался: трудно делать выводы не зная объект в лицо и не имея возможности сравнить, но решил не усугублять политические разногласия:

– Твои дети, надо думать, гордились героем труда, а? Показывали пальчиком в портрет на мраморе и хвастались перед друзьями!

– Они всегда будут гордиться: каждому куплю дом с бассейном. А что касается до того, как я буду зарабатывать – это не важно! Ты никогда не увидишь на деньгах ни пятен крови, ни знаков нечистоплотности, – только цифры! Никого уже не интересует «как», главное – «сколько»!