Водитель автобуса, продолжая сжимать трубу, стоял над ними и что-то спрашивал.

В ушах неприятно звенело, поэтому его вопросы обращались в пустоту и звуки терялись в искусственном вакууме. Ему казалось, что человек открывает по-рыбьи рот, не произнося ни звука.

– Как здоровье?.. В порядке? – донеслись из какого-то далека еле различимые слова.

– В порядке, – ответил ОН. – Жить буду.

– А ты как? – обратился водитель к перепуганной девушке, склоняясь над ней и трогая за плечо.

– Тоже, кажется, жить буду… но с меня чуть не сняли скальп, – выдавила ОНА таким грубым голосом, будто была завсегдатаем питейных заведений с младенческого возраста. И не удивительно! ОНА так кричала, что голосовые связки трещали и лопались, словно телеграфные провода во время отчаянного урагана.

После таких басов, долетевших до его уха, ОН еще раз взглянул на нее с мыслью: «Не иначе пьяница!», затем повернулся к водителю в ожидании, что последний когда-нибудь увезет целый салон ротозеев, прильнувших к окнам, разглядывая его сломанный нос и текущие по щеке красные ручьи.

– Вот и славно! Значит оба будете жить вместе долго и счастливо! Тогда я, с вашего позволения, откланяюсь, – произнес водитель напоследок, сел за руль и поднял на прощание руку.

Когда они остались одни, первое суждение, которое пришло на ум, выражалось в инстинктивном нежелании встретиться еще раз с этими «благородными разбойниками», которые «прошлись молотом» по его лицу и ребрам, а ведь могли бы и пристрелить. Шмыгая носом и стиснув зубы, ОН поднялся и запрокинул голову, чтобы остановить неутихающее кровотечение.

– Я уезжаю! – сказал ОН громко, кинув на нее взгляд, и из-за того, что нос был зажат большим и указательным пальцем, фраза прозвучала комично, как будто ОН по-детски дразнился.

В ее облике, и без того искаженном невиданным доселе ужасом, эти слова не только не оставили хоть какую-нибудь тень усмешки или веселости – напротив, еще сильнее усугубили неприятные черты. ОНА округлила глаза и сделала попытку ответить, но от волнения будто проглотила звуки внутрь себя, поэтому ей пришлось тотчас их повторить из опасения быть неуслышанной:

– А я?! – надрывно и поднимая регистр до высоких и дребезжащих нот, то ли прокричала, то ли прошипела ОНА.

Уже взявшись за руль и собираясь трогаться, ОН покачал головой, что видимо означало «угораздило же ввязаться в историю», и открыл дверь.

Ее безупречное, высоконравственное воспитание, построенное на трудах всеми известного украинского педагога, безусловно, не позволило бы ей сесть в машину к совершенно постороннему человеку; более того: сама мысль о подобном безрассудстве никогда бы не посетила ее – если бы не свежие напоминания о том, как совсем недавно ее, словно блеющую овцу, тащили то ли на стрижку, то ли на убой, и еще не проходящая дрожь в коленках.

ОН не успел повернутся назад, в надежде увидеть, что потерпевшая не намерена ехать с ним, как ОНА уже сидела рядом, мгновенно закрыв замок. ОН недовольно посмотрел на нее, нажал на педаль и сорвался с места, направляясь туда, где узкие проселочные дороги уходили в горы, туда, где его никто бы не нашел, туда, где можно было все обдумать и принять правильное решение.

Конец ознакомительного фрагмента.