Джейн настораживается, но не пытается отплыть подальше или выбраться из бассейна. Склонив голову немного в сторону, она с интересом следит за тем, как я начинаю неспешно сокращать разделявшее нас расстояние.

– Спасибо, – все-таки говорю я, но это получилось резче, чем я планировал.

И это явно не то, чего она ожидала. Несколько секунд Джейн смотрит на меня осовелым взглядом, будто не может вспомнить, где она находится.

Дернув головой, словно выйдя из оцепенения, она произносит:

– Знаешь, что мне в тебе особенно нравится?

Я не спешу с ответом. Мы начинаем плавать, неспешно кружа и старательно избегая прикосновений.

– Мой шарм? – в конце концов спрашиваю я.

– Ты гораздо умнее, чем может показаться на первый взгляд.

– Нашла время заигрывать.

Джейн останавливается в тридцати сантиметрах от меня. Мы напротив друг друга. Я смотрю на ее слипшиеся от воды длинные прямые ресницы, пока она медленно говорит:

– Только вот я искренне не понимаю, почему каждый твой новый поступок тупее предыдущего?

С этими словами она резко отплывает назад, выбирается из бассейна и, схватив свои вещи, уходит, оставив меня в полной растерянности.

Шторы были задернуты, но восходящее солнце пробивалось по краям тонкими полосками света, и в нем танцевали золотистые пылинки. Вчера вечером, после того, как у всех взяли показания, нас отпустили по своим номерам. К счастью, при этом нас – ну, по крайней мере меня, – не уведомили, что на время следствия, что ведется во всех направлениях, нам не рекомендуется покидать пределы страны.

Это был хороший знак.

Было еще слишком рано, но я больше не могла лежать в постели и разглядывать потолок. За ночь мне почти не удалось нормально поспать, я то погружалась в странные видения, то выныривала из них.

Я встала, стараясь не разбудить Джаки и направилась в ванную. Смыть с лица макияж после плавания в бассейне я не удосужилась, и теперь вокруг глаз у меня чернела размазанная тушь. Приведя себе в более-менее человеческий вид, я надела леггинсы, спортивный топ и, немного подумав, повязала на бедрах толстовку цвета бедер испуганной нимфы и тихо выскользнула из номера.

Можно было бы спуститься вниз по одной из гравийных дорожек, плавно спускающихся к пляжу аккуратной сетью, но для этого пришлось бы сделать большой крюк, точно как и до лестницы, врытой в склон холма, поэтому я воспользовалась узкой песчаной тропинкой, которую отыскала в зарослях неподалеку от отеля.

Трава была влажной от росы и попадала в кроссовки, пока я взволнованно спускалась на пляж, изгибающийся тонким полумесяцем. В столь ранний час вокруг не было ни души. Ни единая птица не летала в необъятном сизом небе, на котором еще были видны полная луна и самые яркие звезды. Ни единый звук не нарушал тишину и покой.

Я сделала гимнастику, разминая затекшие за ночь мышцы и отправилась на небольшую пробежку вдоль тонкой полоски кремового пляжа. А затем долго сидела на песке, глядя, как солнце поднимается над невозможно далеким горизонтом. Я не сводила глаз с водной глади, переливающейся искорками, когда солнце стало отражаться в воде, поднимаясь все выше и выше в небе. Оно делало воздух все горячее, пока я не почувствовала, что оно обжигает мои обнаженные плечи.

На обратном пути к отелю я заметила одного из близнецов. Он стоял, облокотившись о ствол высоченной пальмы, к стволу которой были прибиты небольшие дощечки. Я догадалась, что, если взобраться по ним – сверху откроется отличный вид на океан.

Либо моя паранойя разыгралась, либо все действительно указывало на то, что он поджидал тут именно меня.

– Доброго утречка, Воробушек.

– Доброе. – Я с недоверием покосилась на него.

– Я до последнего думал, что ты сдашь нас, – произнес он, когда я поравнялась с ним.

– Люблю создавать неправильное впечатление о себе.

Он выглядел еще совсем сонным и взъерошенным. Поверх не застегнутой мятой розовой рубашки с голубыми фламинго была накинута тонкая парка цвета берлинской лазури, подол которой едва прикрывал шорты из обрезанных светлых джинсов.

– Не хочешь прокатиться? – внезапно спросил он, когда мы проходили мимо парковки.

– Это еще зачем?

– Хочу тебе кое-что показать, – ответил он, запрыгнув в розовый «Кадиллак» 1959 года. В его манерах была какая-то вальяжность. Словно он давно понял жизнь и никуда не спешил.

– Ненавижу кабриолеты, – бросила я, скрестив на груди руки.

Иди дальше. Повернись и иди в отель! Тупица, он совершил преступление, следил за тобой, а ты стоишь тут и строишь из себя не пойми кого. Разворачивайся и немедленно уходи.