Черновых текстов немало, некоторые уже на стадии компьютерного набора, который я выполняю со скоростью профессионального наборщика текстов, но, в целом, работа над каждым произведением и далее идёт довольно медленно, и каждое произведение имеет не один вариант, а много, а правки литературного текста могут продолжаться уже и в вёрстке. Тут я не одинока. Лев Толстой имел конфликты с книгоиздателями именно на тему правок там, где их, по идее, уже не должно быть. Роман «Война и мир» имел десять вариантов. Не подражаю великому, но процесс одинаков, одна профессия – писатель. И я счастлива, что бог мне позволяет работать в этой именно профессии.

Татьяна Чекасина, писатель

Вместо Киплинга на ночь (телевизор был в зачаточном состоянии и «Спокойной ночи, малыши» ещё невозможно было посмотреть), папа развернул газету. «Правду». Мне ещё маловато лет, чтобы читать газеты, да и слушать их чтение. Он говорит, что эта – главная газета у нас в стране, и, видишь, напечатан рассказ, называется «Судьба человека». Видишь: посвящение? Рассказ посвящён «бабушке Жене» (так он называет ту, кому автор, Шолохов Михаил Александрович, кстати, полный тёзка моего папы) посвятил этот рассказ.

Конечно, он не стал мне читать этот взрослый рассказ на ночь, но передал мне ту радость публикации, которой был охвачен сам. Ну, и то, что Евгения Григорьевна нам какой-то близкий человек. Да, мой папа с ней общался, знал её, ведь она была родной сестрой его дедушки. Не такая и близкая родня, но в моей семье придавали значение родству, понимали важность родства, даже такого дальнего.

Вот с ней и общался Шолохов.

Евгения Григорьевна была первым редактором «Тихого Дона», и ей посвятил писатель этот свой знаменитый рассказ. Сама я никогда не общалась с Шолоховым или с его литературными друзьями, никогда не обращалась ни с какими просьбами в отношении писательской жизни. Шла исключительно своим нелёгким путём, им и продолжаю идти. Но отношение к литературе и к Шолохову было воспитано во мне, как надо.

У Левицкой была внучка (недавно умерла) тоже Евгения, только Игоревна. С Женей Левицкой (второй, то есть внучкой) мы общались по-родственному, отмечали и праздники, и тризны. И когда началась клеветническая компания против Шолохова, мы переживали это как личную драму. Было очень больно за то, что делали с ним, как его убивали буквально.

Помню один грустный «праздник» в подвале у Петровских ворот. Самый разгар травли. Мы с Евгенией Игоревной и со Светланой Михайловной (дочерью Шолохова), несколько певцов из тогда практически разогнанного Казачьего хора. Это было так тяжело, хоть и пели хорошо! Это был сущий андеграунд русской великой прозы, нас всех, кто работал в традиции русской литературы, в традиции Шолохова, будто загнали в этот подвал. В общем, расправились.

Евгения Игоревна Левицкая, учёный, энергетик, ведущий сотрудник ВЭИ (Всесоюзного энергетического института), приняла участие в поисках черновиков Шолохова. И то, что она сделала, очень помогло спасти наследие и прекратить травлю.

По мотивам происшедшего и написана мною маленькая памфлетная повесть под названием «Черновики».

Евгении приснились те, кто давно умерли.

Бабушка, тоже Женя, умоляла: «Защити, внученька!» Александр Широков, гений мировой литературы, её поддержал: «Да, девочка, защити».

Это был не сон. Это были голоса. Бабушка и Александр Емельянович умоляли их «защитить»!

Евгения испытывала на крепость трансформаторы. Во время испытаний на полигоне научилась твёрдо глядеть в пламя очередного взрыва. И теперь, глядя твёрдым коммунистическим взглядом, приняла решение. Она, внучка Пригоровской, которой Широков посвятил знаменитую повесть «Любовь к человеку».

Немедленно набрала номер телефона вдовы его друга:

– Клотильда Сидоровна, отдайте государству бумаги Широкова!

«Ты што, шу ума шошла, Евгения? – Старуха не имеет дефектов речи, она ест плюшку. Но с некоторых пор мечтает завтракать паюсной икрой и другими яствами. – Мы переезжали из одного дома в другой. Целых десять метров!»

– Там только помойка! – возразила Евгения. – Ничего другого и нет между этими домами!

«Вот там и очутились. Их дворники сожгли», – Клотильда бросила трубку.

Дорогой друг писатель! Не отдавай черновики произведений единственному другу, ведь у него может быть не адекватная вдова!

На другой день Евгения не стала звонить, а приехав к дому Клотильды, как опытный сыщик, не вошла в подъезд. С фасада дом – гладкий: ни балконов, ни эркеров. А со двора, будто сторожевая башня. Узкая готика укромных окон. Не дом российского купца, а рыцарский замок, разделённый непонятным выступом. Вот и Клотильдино, кухонное – бойница для отстрела-обороны. Внизу – дверь.