Подобрав полы пальто, Евгения перелезла сугроб. Подёргала. Не за ручку (её нет), – за угол. С внутренней стороны крючок.

Её бабушка работала в издательстве. Первой прочитала роман «Волжский брег», став для Широкова литературной мамочкой.

О, литературные мамочки советской эпохи! Вам бы памятник! Когда ты молод, голоден, душа без кожи (оголена арматура нервов), а взгляд в будущее, ничего не видишь: ни начальства, ни правительства, ни автомобилей на дорогах, ни подлости, ни обмана.

Первое, что делает литературная мамочка, убеждает плотной едой у себя на квартире или на даче, что ты – гений. До неё думал – недостаток характера. Далее деловито разбирает твой текст. Жил в темноте людского, да и собственного недопонимания. Тебя поняли. Тебе зажгли свет!

Широков одно время квартировал у Пригоровских. Сын Евгении Николаевны стал его другом. В первых письмах с Волги обращался по имени-отчеству, а потом и так: «Дорогая мамуня!»

О, дорогая мамуня! Теперь вас обоих оклеветали. Поток наветов: «Где черновики знаменитого романа? Или, хотя бы, образцы почерка нашего классика? Неужели в семье Пригоровских? Как же так сынка литературная мамочка подставила?» Лагерное словцо.

Итак, в квартире Клотильды есть тайная лестница! Чёрный ход! Был таковой в этом детективе.

Увидев поверх дверной цепи «наглую девчонку», родственницу редакторши, Клотильда Сидоровна чуть не откатилась в глубину квартиры, но пакет, в нём сладкие, источающие аромат пекарни плюшки…

– Наконец! А то всё по телефону.

– Как ваши дела?

– Умираю.

Здравый ответ. В надежде и на другие такие, Евгения вынула из сумки газету:

– Вот, что пишут в «Московской истине»: «…Как нужны созданные рукой мастера тексты для доказательства истины! Предположительно, они у одного друга». Нашу дачу вверх дном. Вряд ли, «люберы», наверное, черновики искали.

– Дверь плохая?

– Металлическая.

– И как они?

– …высверлив замки.

Не зря старушка про дверь! Та, что со двора, не из металла.

– А вы, Пригоровские, отдайте бумажки в Институт Мировой Литературы, ну, в архив ИМЛИ. Неладно: Саша писал, а вы прячете.

Ушла внучка Сашкиной редакторши.

Не пронюхала ли она про чёрный ход? Меньше всего хотелось, чтобы кто-то, кроме неё, отважной пенсионерки, инвалида первой группы, имел информацию о том, что именно в темноте никому неведомого пространства она хранит надежду быстро убывающей жизни.

Как это – «отдать государству» (идея Пригоровской) то, что реально загнать! Клотильда Сидоровна, поедая обсахаренную плюшку и осыпая сладким песком статьи в «Новой культурной газете», довольно хихикает: «Цена опять выросла!»

Атрофировались не только ноги. С некоторых пор – некоторые моральные качества. А то бы протянула руку к телефону: «Забирайте ценность!» «Нет уж! Я нянек найму целый штат. Будут вывозить меня на колясочке на прогулки», – подумав так, обмерла: рядом в лакейской готовности маячит кто-то! Доброжелательный господин. То ли обыкновенный перекупщик, то ли Воланд какой-то!

– Буду-буду… – ответ не на слова, а на… мысли!

Но и такой удивительный ответ не насторожил её. Ни о чём она негативном не помыслила, ничего плохого не заподозрила! Оглянулась: куда делся он, не мог же вышмыгнуть через чёрный ход?

Этот тип, представившийся литератором Люциф'eровым, неизвестно кто. Не чёрт, видимо, а так, охотник за чужими рукописями? Вряд ли, бандит и грабитель. Известный широкововед. Строчит на одну тему: до чего гениален Широков.

Знала она Сашку, с Ваней дружил. Ваня так их деревню родную воспел, из которой они в Москву приехали! Широков тоже о своём крае. Роман «Волжский брег». Впрочем, теперь говорят, – не он автор! Оттого и стоят так дорого эти затхлые бумаги! Продаст, и – на лечение в австрийскую клинику!

Клотильда Сидоровна, покручивая колёсиками, зарулила в угол, где потолок мансардовым наклоном в пол. Ныне, как никогда, хотелось увидеть ценный чемодан. Хорошо, никто не догадывается! Какие чёрные ходы! У кого сейчас есть хоть один в панельном доме? Но тут из кухни дверь. Впритык шкаф. Чёрный выход на чёрный день.

Афанасий Иноперцев в аэропорту во Франкфурте-на-Майне до взлёта проглядел «Новую культурную газету», получаемую дома. В Канаде. Там он, гордый затворник, настукал на клавиатуре много, тиснул на принтере и – на полки рядами.

Но его время, наконец-то, настало! Возвращался! Давненько покинул родину. Тогда называлась мощно: Союз Советских Социалистических Республик. СССР. Почти, как США. Теперь мягко – Россия. Почти как Югославия. Хватит, будто в подвале, в Виннипеге, заваленном снегами, как Воркута! В Воркуте бывал. Богатая биография. И далее обо-га-чи-вал. Такое словцо. Он – мастер неологизма.

Двинулись на долгожданный рейс. Сыновья, как три богатыря: Фарлаф, Ратмир и Рогдай. Любимая жена Гаврилиада. На лице одна мысль: «Я с тобой, Афанасий!» Белый лайнер, словно белый конь.