Белла Львовна долго и печально на него смотрела.

— Знаете, что еще она мне сказала перед отъездом? У меня с Владом все кончено, я поняла — если бы он меня просто бросил, я бы обиделась, разозлилась, но нашла бы в себе силы жить, а он объявил себя мертвым, и я сделала из него икону.

А оказывается, он просто пошутил… Но теперь я больше не хочу жить прошлым, мне еще не поздно начать сначала, а Алеша мне поможет… Вот так, молодой человек.

— И вы считаете, она это серьезно? Ерунда!

Умоляю вас, дайте мне ее телефон, я позвоню, я скажу, что люблю ее! Я сам не понимал, спрятал эту любовь, как Кощееву смерть… А теперь…

— Не надо, Влад, оставьте ее в покое. Она сломлена, ее нельзя пересаживать на новую почву Вы прекрасно жили без нее и дальше проживете. Не надо.

— Но вы все-таки дайте телефон.

— Зачем?

— Ну и не давайте! Думаете, я не смогу и без вас ее найти? Найду и буду с ней до конца жизни, любовь все лечит…

— По-моему, ваша любовь больше калечит.

— Да, вы правы. Но я должен загладить свою вину. Я поеду в Москву и скажу ей… Зачем, зачем она от меня все скрыла? Но я благодарен вам… Хорошо, что вы мне это рассказали.

— Не надо ехать в Москву, не надо, Влад! Во всяком случае, не делайте этого сгоряча, обдумайте все хорошенько.

— Спасибо вам, я пойду и подумаю…

Он встал и направился к двери, но вдруг остановился, словно споткнувшись:

— А вы уверены, что она не ждет меня? Не ждет, что я примчусь за ней, упаду в ноги и все такое?

— Разве можно быть хоть в чем-то уверенной, когда речь идет о любви? пожала плечами старая женщина.

Он вышел на улицу, чувствуя себя совершенно разбитым. Так, сказал он себе, я действительно должен сначала все хорошенько обдумать, один раз я уже поступил необдуманно… Он добрел до скамейки и сел. Смогу ли я теперь жить без нее?

Смогу, наверное, но это будет не жизнь… И вдруг откуда-то донеслась мелодия «Сказок Венского леса», его любимый вальс. Он заслушался и внезапно вспомнил: «И заслушаюсь я, и умру от любви и печали…» Почти в пятьдесят лет русский американец сидел один на лавочке в центре Европе и умирал от любви и печали.

Р. S. Разумеется, он не умер. Через час вспомнил, что сегодня у него еще маковой росинки во рту не было, встал и пошел в ближайшее кафе.

Умер-шмумер, лишь бы был здоровенький.