Шрифт:
– Нет, я пойду с тобой. Просто поговорим о другом.
– Как угодно.
– Ева, ты, значит, так и не стала врачом?
– Нет. В первые годы в Германии было очень трудно, я не знала языка, а потом… Я уже не захотела.
– Понятно. А с мамой своей ты встретилась?
– Да, но… Ты же помнишь маму, она всегда была немножко странной. Они тогда все-таки уехали в Америку. А через несколько лет мама разошлась с мужем и уехала к каким-то индейцам. Потом перебралась в Перу. И сгинула. Я никогда по сути не была ей нужна. Я поняла, что когда человек с темными непросвещенными мозгами, да еще художественно одаренный, сталкивается с чем-то то ли мистическим, то ли просто модным, не в смысле одежды, конечно, с модным течением, что ли, у него быстро съезжает крыша.
– У, как безжалостно. На тебя это даже не похоже. На тебя прежнюю.
– А меня прежней давно нет. Ну, вот мы и пришли. Подожди меня вон в том кафе, я буду минут через двадцать.
Она вошла в какую-то контору.
А он поплелся в кафе. Да, она непрошибаема! Но я ее все-таки прищучу! Но какова… Деревенская в сущности девка, а какой шик, какой аристократизм в каждом жесте. А может приударить за ней, жениться? Ну, это вряд ли. К тому же я уверен, у нее отбою нет от мужиков. Такие холодные стервы обычно пользуются успехом. Он сразу заказал кофе и воду без газа, хотя ему не нравилось это кафе. Тут курили.
Через пятнадцать минут вошла Ева.
Он вскочил ей навстречу. Помог снять плащ. Она была в строгом сером платье с бирюзовым шарфом. Глаза тоже казались ярко-бирюзовыми. Она села, достала из сумки изящный кожаный портсигар и зажигалку.
– Будьте добры, мне капучино с корицей, – улыбнулась она девушке-кельнерше.
– Ева, ты куришь? – поморщился он.
– Да. Тебе неприятно? Так я тебя не держу.
– Ева, ты почему хамишь?
– Потому что не понимаю цели твоего появления.
– Я хочу видеть сына.
– Зачем?
Он вконец растерялся. Ждал, что она хотя бы спросит, какого сына, начнет возмущаться. Но нет.
– Что значит зачем?
– Зачем тебе понадобился сын?
– Я хочу его видеть. Это же мой сын?
– Ну и что?
– Как ну и что? Я имею право…
– Хорошо. Я дам тебе его телефон. Позвони ему и договорись о встрече. Он уже взрослый и я тут не при чем.
– То есть ты хочешь сказать, что он в курсе?
– Да.
– Но зачем?
– Что зачем?
– Зачем ты ему сказала?
– Потому что я могла предположить, что в один прекрасный день ты заявишься ко мне с этим разговором. И не хотела травмировать сына.
– Но с чего ты взяла, что я появлюсь? Я же только совсем недавно узнал, что у тебя есть сын. И буквально почувствовал, что он мой.
– Вот видишь…
– Так ты и вправду не против, чтобы я с ним увиделся?
– Нет.
– С ума сойти… – он был совершенно сбит с толку. – Тебя предупредил мой брат?
– Нет. Просто когда я совершенно случайно познакомилась с твоим братом на Корфу, я быстро оттуда уехала, и решила подготовить сына к возможности такого поворота дел.
– Ну, ты даешь… Впрочем, ты всегда была холодной и расчетливой.
– Расчетливой? – Ева опять подняла бровь.
– Ну, не в материальном смысле…
– Да уж.
– Так дай мне телефон.
– Пожалуйста, записывай. – Она продиктовала ему два номера.
– Спасибо.
– Его зовут Петер.
– Петя, значит… Послушай, Ева, я помню, когда вернулся из байдарочного похода, мама мне сообщила, что у тебя появился другой. Я помчался к тебе…
– И что?
– Там у тебя делал ремонт какой-то старый мужик. Это и был твой хахаль?
– Представь себе.
– Но что ты в нем нашла?
– Всё, Тоник, абсолютно всё. Мужа, фантастического любовника, друга, отца, которого не знала, словом, абсолютно всё.
– А он был в курсе, что ребеночек не его?
– Конечно. Ты же знаешь, я терпеть не могу вранья.
– Знаю, – вздохнул он. – Что, так-таки и прожила жизнь ни разу не соврав? – недобро прищурился Платон.
– Ну почему? Соврать по мелочи, для спокойствия близких, это не страшно, а вот глобального вранья не выношу. Оно мешает спокойно спать.
– Но ты же врала сыну, что этот твой старикашка его отец?
– Ну, во-первых, я надеялась, что никогда больше тебя не увижу, во-вторых, он был ему настоящим, я бы даже сказала, идеальным отцом, а в-третьих, этот, как ты изволил выразиться, старикашка, даже в последний год жизни в постели давал фору тебе двадцатитрехлетнему!
– Ну ты и сука, подлая грязная сука! – прошипел он.
– Возможно. Но ты сам напросился. Все, Платон Николаевич, с меня довольно. Я дала тебе телефон сына. А с тобой мне неохота дальше общаться.