Но этот высокий молодой человек, кажется, ничем не болеет. Его длинные волосы убраны в хвост, тёмные глаза очень серьёзны. Мама говорит, что он студент и много учится, устаёт.

К нам он частенько приходит за травяным чаем, восстанавливающим силы. Я такой уже умею заваривать сама. Иногда, чтобы он не ждал долго и не уставал ещё больше, я делаю так, чтобы вода закипела немножечко быстрее.

Сидя на табурете за небольшим круглым столиком в углу лавки, молодой лирт молча пьет заваренный мною и поданный мною же чай, а уходя, как-то смущённо и торопливо, тайком оставляет на блюдце горсть медовых орешков.

…это очень хороший сон. Жаль, что он так редко мне снится.

* * *

Черноволосый лирт Лигран смотрит на меня, а я смотрю на него. Впрочем, в его глазах я тоже почти не отражаюсь.

— Как поживает ваша память, лирта?

«Её существенно освежили» — хочется мне сказать, сказать, а потом пожаловаться, капризно надуть подрагивающие губы, поднакопить слёз в глазах и молитвенно сложить на груди руки, делая вид жалобный и несчастный, но одновременно благородный и возвышенный, как у девы Марии с картин эпохи Возрождения. Честно сказать, сама я никогда такими уловками не промышляла, но вот злополучная Людка, чтоб её черти в аду поджарили, как следует, а потом слопали — та знала в этом толк.

Судя по всему, Агнесса, убийца и воровка, тоже подобным не брезговала.

— Местами возвращается, но ей требуется помощь, лирт.

Мне показалось, или в его взгляде мелькнуло разочарование?

— Деньги с собой к Тирате не возьмёшь.

— Мне не нужны деньги!

Ну, так-то нужны, конечно. Но сначала свобода. И жизнь. И возвращение назад.

— У вас есть совсем немного времени, лирта, — глаза Лиграна смотрели на меня холодно и устало, словно его, такую важную фигуру, королевского следователя, силой принудили выполнять скучную и неприятную работу, как, например, убирать голыми руками общественные уборные или, скажем, беседовать с приговорёнными к смерти непосредственно перед казнью. Полог тишины и невидимости — искрящаяся прозрачная полусфера — накрывает нас с ним, отрезая от остального мира.

— Лирта, Его величество разгневан кражей фелиноса, но если вы вернёте реликвию в целости и сохранности, если вы признаетесь в содеянном и верно укажете место её нахождения или назовёте того, кто помогал вам, то сможете ходатайствовать о помиловании и…

Я не слушала его речей, словно оглохла. И просто смотрела на него — очень красивого, неуместно красивого человека, какое же эстетическое удовольствие разглядывать его и ни о чём не думать. Просто картинка.

— Вы меня слышите, лирта? Агнесса?

Чужое имя.

Чужая вина.

Чужой мужчина.

Чужая украденная жизнь, чужая украденная смерть.

— Мне нужно… — хрипло говорю я, с трудом глотая кровавую слюну, скопившуюся во рту. — Нужно…

Я хочу сказать «зеркало» — и не могу. Слово не выговаривается, не произносится, словно натыкается на невидимую преграду. Именно это слово! Почему?! Как так?

— Что? — переспрашивает Лигран, его взгляд впивается в меня, как острие, он словно чувствует какой-то подвох, но не может его уловить.

— То, в чём я могу себя увидеть, увидеть то, как я выгляжу. Пожалуйста. Я хочу увидеть себя. Я хочу себя увидеть!

Он смотрит на меня, словно дырку просверлить хочет. Потом медленно кивает и выходит, полог неохотно, с едва слышным хлопком выпускает его. Возвращается быстро, и в руках держит нарисованный красками портрет девушки на белом фоне. На мгновение хочется расхохотаться — может, у них есть галерея смертников? Можно неплохо заработать и развлечь народ, организовывая выставки и рассказывая историю магрских преступлений.

— Это вы, Агнесса. Смотрите.

И я смотрю.

Сначала недоверчиво, скептически, потом — жадно, вглядываясь в каждую деталь, каждую мелочь — впрочем, на мелочи художник оказался скуп. И всё же портрет вполне узнаваем. И девушка, изображённая на нём, очень на меня похожа.

И всё-таки это не я.

У неё красивое, пожалуй, лицо, чуть более раскосые большие глаза — тёмные, как у всех здесь, а мои были серо-голубыми. Белая кожа, серьезное, с вызовом, выражение на скуластом лице. Волосы — чёрные с бирюзой. Цвета длинных прядей переплетаются так естественно, даже в тёмных аккуратных бровях, густых ресницах мелькают бирюзовые нити. В целом она красивее, сильнее, в ней больше жизни, больше страсти, по сравнению с ней я — никакая, стёртая тень.

…Неужели они не видят, что это не я?

— Лирт Лигран, — я придвигаюсь ближе, сжимаю его предплечья, сильные мускулистые руки, и лицо мужчины словно каменеет. — Это ошибка. Эта женщина — не я! Меня зовут Камилла, я родилась в другом мире, я не знаю, как оказалась здесь, я не убивала ту служительницу храма, которую нашли в колодце, и ничего не крала! Мне не нужен ваш фелинос, я даже не представляю, что это такое, вы же маги, отправьте меня домой, я не она!

— Какая жалость, — проговорил лирт, теперь уже его руки перехватили мои, стальная хватка, не вырваться. — Какая жалость, что смерть заберёт такое прекрасное, молодое и нежное тело, — он толчком притянул меня к себе, поставил перед собой. — Прекрасная юная лирта, которая могла бы прожить долгую, удивительную жизнь, полную простых радостей, служению родным и близким, полную любви. Но вы выбрали другой путь, Агнесса. Какая жалость!