— Я, наверное, посплю, пока спится. И ты отдыхай, — тихо сказала я, а парень вдруг мотнул головой.

— Лучше бы тебе не спать, если можешь. Подозреваю, что во сне процессы разложения… ускоряются. Пойдём на крышу? Посидим, подумаем.

И глаза отвёл.

— Самое романтичное приглашение, которое только можно сделать девушке! — нарочито бодро произношу я. — Посидим, чтобы не разлагаться. А Тирата не будет гневаться?

— Это просто сок кастаруса.

«А вино — просто сок винограда, ага»

— От сока процессы не ускорятся?

— Тебе пить необязательно.

— Всё романтичнее и романтичнее… — я хотела добавить что-нибудь вроде "о, мой горе-некромант", но осеклась — мало ли, на что ещё нарвусь, один раз уже обожглась на обострённом мужском самолюбии. Выбралась из одеяльного кокона, немного злясь на себя за слабохарактерность. А я-то ещё злилась на маму, всю жизнь посвятившую алкоголику. Отец её хотя бы в живой труп не превратил, да и не сказать, чтобы много гулял по левым бабам. — Пойдём, Агнесса. Обсудим перспективы и только, правда, я же ничего такого..!

То самое чувство, когда самый распущенный некромант королевства не делал попыток поприставать к тебе даже до твоей смерти, не то что после.

Ничего нам с ним не светит, ничегошеньки.

…разве что — Стилус. Если посидеть ночью на крыше.

Глава 49.

Ветер на крыше беснуется всё так же, однако теперь в нём отчетливо ощущаются солёные морские нотки.

— В какой стороне море? — спрашиваю я, безуспешно пытаясь пригладить бунтующие волосы. Сажусь где-то в метре от края. Крыша почти плоская, да и черепица шершавая, не соскользнёшь, но раньше даже высота даже метров десять-двенадцать меня бы уже заставила распластаться лягушкой и верещать от ужаса.

А теперь я смотрю вниз совершенно спокойно. Может быть, опыт последних дней сделал меня смелее. А может быть, потому, что где-то в глубине… в самой-самой глубине души я до сих пор не могу окончательно поверить в то, что всё это — волшебный мир, моя смерть, сидящий рядом Март — всё это происходит на самом деле.

И то, что мы сейчас сидим так близко, только подчёркивает нереальность происходящего.

В ответ на мой вопрос Март делает неопределённый взмах рукой куда-то вдаль, а я почему-то смотрю на его руку, а не туда, куда он показывает.

На кончиках его пальцев заострились когти. Нервничает? Волнуется? Действительно чувствует себя виноватым?

— Почему они, ну, жрецы или полиция, сразу меня не убили? — спрашиваю я. — Убили бы, а потом допросили мёртвое тело.

Март хмыкает.

— Возможности некромантов сильно преувеличены, знаешь ли. Если человек при жизни хранил какой-то секрет и считал его очень важным, вряд ли после смерти он начнёт его всем выбалтывать. Мертвеца можно сподвигнуть на определённые действия, но здесь есть множество условий и ограничений. В частности, речь. Письмо требует слишком тонко развитой моторики и сохраненных функций мозга. Вероятнее всего, ты направилась бы к себе домой и занялась какими-то привычными делами.

— Как тот пожилой лирт, которого ты отправил домой из дома утех?

— Оу, какая информированность о моих былых свершениях, впечатлён, — Март делает глоток из бутылки и складывает ладони в замок. — Да, как-то так. Не надо думать о королевской полиции слишком плохо, там работают не убийцы, даже в таких исключительных случаях крайние меры неприменимы. Неважно. Послушай… Ребята говорили про королевского некроманта. На самом деле, я думаю, это единственный вариант сейчас. Единственный шанс. Больше никто не возьмётся, да и никто не справится.

— А как же инкогнито, недоступность и всё такое? — скептически приподнимаю я брови. — Денег и связей у меня нет. А у тебя?

— Денег тоже нет. Связи… связи быть могут, не просто же я метил в помощники. Не такие, чтобы требовать помощи, но добиться аудиенции…

— А что толку в аудиенции, это, — вытягиваю руки вперёд, подставляя их зеленоватому свечению ночного светила, — на расстоянии вряд ли излечимо. Какой тогда смысл? Я-то во дворец сама не пойду. К тому же, во-первых и в-главных, мне нечего предложить взамен. Или королевские маги бескорыстны? Не верится, уж прости.

Март поворачивается ко мне медленно-медленно, его глаза — два тёмных провала на бледной коже.

— Есть, Агнесса. У тебя очень даже есть, что ему предложить.

Несколько секунд я не понимаю, что он хочет сказать, и даже собираюсь поиронизировать на тему постели, мол, инкогнито такое полное, что даже девушку иначе как мёртвую в постель не затащить, что «главный некромант» не означает «главный некрофил». Но Март продолжает, тихо, настойчиво:

— Фелинос. Сейчас, за несколько дней до Венуты ты можешь обменять его на всё, что угодно, Агнесса. Например, на свою жизнь.