Он уже просчитывал вариант выезда в аэропорт, но это затраты и риск, или просто билетов не будет.

Его раздумья улетучились со стуком в дверь. У мастера буровой день рождения. Его приглашали в кафе и вот напомнили, с собою зовут. Не раздумывая, Тота с ними пошёл и уже в кафе познакомился с грузином, который работал на соседней буровой.

Вспоминали о Тбилиси. После очередного грузинского тоста о великом сыне чеченского народа Тоте Болотаеве, Тота не удержался – до дна осушил бокал с вином из рук брата.

Заиграла кровь чеченца. Понятно, что и он должен как-то ответить. Однако он в Грузии почти не пил и тосты говорить так и не научился, зато он умел иное.

Тота выдал концерт.

Будучи чрезмерно разгоряченным, он даже не заметил, как оказался перед дверью Дады. Ещё сильнее стал стучать, открылась соседняя дверь – обросший толстый немолодой мужчина.

– Она сегодня поздно будет, – заплетался у него язык. – Она в кафе.

Ничего не говоря, Тота тронулся по лестнице вниз, а ему вдогонку:

– Так ты её жених, из Москвы? Можешь у нас переждать.

«Я жених?» – это известие и колючий мороз на улице отрезвили его.

Теперь Тота жалел, что сюда пришёл, и понимал, что до общаги может не дойти и вовсе заблудиться. А мороз дает о себе знать, и Тота подумал, что выбора нет, что он и жених, и кто угодно лишь бы быть в тепле, и он уже было вновь тронулся к подъезду, как услышал скрип шагов, потом увидел приближающуюся тень.

– Вы замерзнете, – она с ходу взяла его под руку и повела в подъезд, – сейчас отогреетесь, выпьете чай, и я вас провожу, – уже в комнате говорила она.

Тота молчал. Он был зол, а она весело продолжала:

– Как вы поете, а танцуете! Гениально! Даже не думала.

– А ты что в кафе делала? – спросил гость.

– Я по выходным, когда наплыв клиентов, там подрабатываю посудомойкой.

– Посудомойкой? – удивился Тота. – И сколько… – Он не окончил предложение, но она ответила:

– Два рубля за вечер. Кстати, сегодня я ничего не заработала, отпросилась пораньше. Знала, что вы ко мне пошли, – улыбалась она, пытаясь быть к нему одной стороной лица.

– А как ты узнала, что я к тебе пошёл?

– Следила. Общага направо, а вы пошли прямо. Хорошо, что не заблудились. Пьяным на мороз – опасно.

– Я не был пьян. И вообще не пью. – И чтобы поменять тему: – Может, я дам тебе эти два рубля?

Вмиг улыбка спала с лица хозяйки. Тота тихо сказал:

– Прости.

– Да, ладно. – Она вновь засияла. – Это я и все, кто там был, вам должны. Такой концерт! Теперь я поняла, что такое лезгинка, джигитовка… А вы научите меня?

– Конечно! – Тут Тота загорелся, даже вскочил.

– Нет-нет! – испугалась Дада. – Это я так. Когда-нибудь… А сейчас чай, и я вас провожу.

– Я заплутаю, замерзну.

– Я вас провожу до общежития и вернусь.

– Из-за меня так рисковать?!

– Какой риск?! Минус тридцать пять – это сносно.

– Нет. Я не смогу. – Тота действительно очень боялся по такому морозу в такую даль идти, и хочет он остаться, давно хочет, но она уже серьезным тоном говорит: – Я сейчас пойду найду машину.

– Нет! – чуть ли не крикнул Болотаев. – Позволь остаться.

Она долго думала, молчала, а он приблизился вплотную со стороны, которую она всегда пыталась скрыть, и прошептал:

– Ты ведь любишь меня? – и тут же более страстно: – Я тоже!

Она молчала. Лицо её стало пунцовым, а шрам даже потемнел, и она задрожала.

– Что с тобой? – Он хотел было её легонько обнять, как она взорвалась:

– Не трогайте меня! – отскочила в сторону.

Не менее её испугался и гость. Надевая в спешке пальто, он попятился к выходу, у двери остановился, застыл.

Отчего-то именно в данный момент он вспомнил, что по предмету «режиссура» их учили, что в пьесе обязателен конфликт или противоречие, после которого происходит развитие сюжета, действий, диалога. Однако это по теории драматургии, где автор волен в изобретательности, а у него перспектива – ночь, лютый мороз, и больше он может вовсе не встретить её. А ведь он сказал правду по поводу взаимности их чувств, поэтому он тихо предложил: – Может, я останусь?

– Я вас провожу.

– В такой мороз и собаку не выгоняют.