На краю маленького поселка старый деревянный двухэтажный барак, к которому подъезда на машине из-за снега нет. По снежному коридору надо идти метров двадцать.

В отличие от внешнего вида подъезд дома чистый.

По скрипучей лестнице Тота поднялся на второй этаж, постучал.

– Кто там? – Тота узнал её голос; на сей раз строгий и встревоженный.

– Гость из Москвы.

– Ой, – услышал Болотаев. – Секунду. – За дверью шорох, так что Тота даже подумал, может, она не одна, но потом торопливо щелкнул замок, чуть-чуть приоткрывая дверь. – Неужели это вы?! – воскликнула девушка, распахнув во всю ширь дверь.

Она стояла боком, скрывая часть лица. Была взволнованна.

– Добрый день! – сказал гость.

– Здравствуйте, – ответила она и как-то торопливо, словно боясь, что он уйдет: – Проходите.

– Из машины кое-что надо принести, – сказал Тота, тронулся вниз по лестнице.

– Вам помочь?

– Нет-нет… Я сейчас.

Тота дважды ходил к машине. Потом, как хозяин, стал привезенные коробки распаковывать.

– Это ваши свитер и носки, большое спасибо. И это всё вам, – торжественно говорил он.

– Всё мне?

– Да. Это, конечно, мелочь. Так… Вы ведь мне спасли жизнь.

– Да бросьте вы. – Она, словно невеста, всё так же боком стоит в углу.

– Я машину отпустил, – как и все москвичи в провинции, командует Болотаев. – В пять она за мной вернется… Если позволите, я посижу у вас… Поговорим… Можно?

– Да-да. Конечно.

– А чай есть? Холодно.

– Да-да. Конечно.

Накрыли стол. Сели. Оказывается, хозяйка в первый раз банан съела. А вот гранаты и киви даже не видела.

За чаем разговор не клеился.

– Может, перейдем на ты? – предложил Тота.

Она лишь кивнула.

– Странное у тебя имя – Дада… У нас, у чеченцев, – это значит дед или отец.

– А меня в самом детстве называли чеченка-дикарка.

– Почему?

– Не знаю. – Она резко встала из-за стола. – Что вам приготовить поесть?

– Ничего не надо, – сказал Тота. Теперь, когда она завозилась вокруг электроплиты, он смог её рассмотреть, высокая, даже чуть выше него, от природы тонкая, но не хилая, какая-то пружинистая, кошачья стать, так что Тота выдал, то о чём думал: – А из тебя вышла бы прекрасная танцовщица.

– С чего вы взяли? – встревоженно развернулась она.

– По первой специальности я хореограф кавказсках танцев.

– Серьезно?! – Теперь она улыбнулась. – А знаете, на вечере дружбы в медучилище мне поручили исполнять лезгинку. Только мне по размеру подошёл этот костюм… Я вам сейчас покажу фотографии. – Она вытащила из-под кровати старый, потрепанный чемодан. Из него достала небольшую пачку фотографий, перевязанных резинкой. Пытаясь некоторые не демонстрировать, она нашла то, что искала. – Вот! – Видно было, что этой фотографией она дорожила.

– Прекрасно! – сказал Болотаев. – А кто вас учил танцевать?

– Никто. По телевизору видела.

– А ну, сейчас покажи, – не без иронии сказал гость, но и она ответила в тон:

– Был бы костюм – станцевала.

– При чем тут костюм?! Это только плохому танцору всё мешает.

– А музыка? А ритм? – Впервые Тота видел, как она улыбается.

– Так это я организую в лучшем виде. – Тота осмотрел комнату и, не найдя более подходящего, спросил: – А можно твой чемодан?

Как барабан используя не только этот чемодан, но и всё подручное, Тота, как он умел и как в данный момент хотел, выдал такую ударную страсть джигитовки, ещё звуками подпевая, выкрикивая, что потрясенная хозяйка стала смеяться.

– Давай! – взбадривал её гость, но она вся покраснела, закрыла лицо руками.

…Стук в стенку прекратил это внезапное буйство.

– Дада, у вас что, свадьба? – пожилой, женский голос.

– Нет, нет, простите, – крикнула хозяйка.

Тишина. Шепот Тоты:

– Ну и слышимость у вас. Словно стен нет.

– Да, – также шепотом подтвердила Дада, она о чём-то задумалась, а потом, уже обычным голосом, сказала: – Это было великолепно! А вы умеете лезгинку танцевать?

– Вроде умел, – ирония в его голосе. – Показать?

– Нет-нет. Тут и места нет.

– Хороший танцор где угодно станцует лишь бы душа ликовала!.. Могу и на столе. – Тота встал.

– Нет-нет, – вновь взмолилась Дада. – Соседка болеет.

– Так мы её оживим. – Тота сделал вид, что неуклюже собирается залезть на стол.

– Пожалуйста, не надо. – Она сама уже смеялась.

Они дружно засмеялись, и Болотаев поразился, до чего она преобразилась. Глаза заблестели. Появился румянец, и даже шрам, что так искажал её лицо, стал почти незаметен. И это, наверное, потому, что она сама о нем забыла.