С Великим Гутсби лучше было не связываться.

Вообще-то, он имел – да и до сих пор имеет – все шансы стать великим режиссером. Весьма чудаковат и весьма работоспособен.

И, конечно, когда Лева увидел первую короткометражку Гутина, возникло жгучее желание сделать что-нибудь совместное. Разумеется, гениальное.

Когда же Лева в первый раз застал Сережу за работой, энтузиазма у него поубавилось.

Басин вошел в павильон как раз в тот момент, когда Великий Гутсби разозлился на кусок декорации, изображавший кирпичную стену.

– Ну что это за хрень бездарная! – отчаянно завопил Сережа и, в два прыжка подскочив к декорации, пнул ее и повалил на пол.

Судя по тому, что никто на это не отреагировал, происходило это не впервые.

– Это уже четвертая, – подтвердила Левину догадку ассистентка Машуля. – Не в настроении сегодня.

Лева кивнул. Ему стало все понятно.

Он мгновенно сопоставил все известные ему факты и сделал подходящие выводы. Из этих выводов следовало вот что: дружить с Сережей – хорошо. Работать с Сережей – нет, спасибо, можно не надо?

Потом это подтверждали многие их общие знакомые. Да, Серега – остроумный, отзывчивый, легкий на подъем – это один человек. Великий Гутсби на площадке – совсем другой. Настоящий тиран и деспот. Требовательный, жесткий, вспыльчивый. И талантливый. Поэтому у него всегда все получается хорошо.

Так что это был вопрос выбора, как и, пожалуй, любой в жизни вопрос. Вариант раз – делать кино с Гутсби и сделать что-то стоящее. Вариант два – остаться живым и психически здоровым.

Лева как-то раз рискнул одной ногой шагнуть на жуткую неизведанную территорию работы с Сережей. Принес кусочек сценария для одной серии какого-то не очень внятного сериала, попросил дать мнение профессионала – ну, так, если вдруг, если не затруднит…

Сережу не затруднило. Он услышал слова «мнение профессионала», режим «друг» был выключен мгновенно, включился режим «режиссер». Леве показалось, Гутин даже в лице изменился и, возможно, стал немного выше ростом.

Он читал очень вдумчиво, вид у него был суровый. Басин начал расстраиваться.

– Смотри, – сказал хмурый Гутсби, – вот тут хорошо. Здесь хорошо. Здесь тоже. А здесь – не хорошо. Вообще не хорошо.

– Почему? – только и смог спросить Лева.

– Потому что, – вздохнул Гутин. – Слушай:

« – Ты, получается, у меня жену увел?

– Что значит увел? Она же не лошадь…»

Сережа выдержал паузу, потом пояснил:

– Мне смешно, да, я смеюсь, просто в себя, не обращай внимания. Но в контексте этой истории нормальные люди вот так не разговаривают.

– Нормальные люди и жен у друзей под шумок не уводят обычно, – усмехнулся Лева.

– Ну да, – как-то печально согласился Гутин.

На этом их диалог не завершился, так – был поставлен на паузу и иногда продолжался, вклиниваясь между репликами совершенно иных бытовых разговоров.

Совсем недавно, например, Серега проглядел наброски легендарного сценария, и произошла следующая беседа.

– Да ты пойми, ты же историю рассказываешь, – объяснял Сережа, изо всех сил стараясь держать себя в руках. – Вот так же, как бы ты про друзей своих рассказывал, про соседей, я не знаю. Вот моя задача – взять то, что ты мне рассказал, и показать это другим людям так, чтоб им интересно было и все понятно. А ты сам с собой в эту игру играешь, сам пошутил – сам посмеялся!

– Это да, – вставил Лева, – я самодостаточный.

– Ну, шибко самодостаточные не искусством занимаются, – хмыкнул Гутсби, – а чем-то другим…

– Протестую, – засмеялся Лева, – может, это тоже своего рода искусство.

– Ну, в целом, да, вполне себе жанр кинематографа. Только ты, вроде как, в другом жанре хочешь реализоваться. И я все понимаю, мне тоже нравятся отсылки, но не может текст полностью состоять из бессмысленных и беспощадных отсылок, как Франкенштейнов монстр из кусков!

– Мне иногда кажется, что у меня жизнь состоит из бессмысленных и беспощадных отсылок, – мрачно отозвался Басин. – И тоже довольно бессвязных. Травмы – из орального периода развития, брови – папины, тело – собачье, гипофиз и семенники – человеческие… Получается полный абырвалг.

– Это многое объясняет, – грустно подытожил Сережа.

– Многое объясняет! – сказал себе Лева, глядя в окно поезда, и рассмеялся.

Полный абырвалг, да тут и винить некого, кроме себя. Вот эти рельсы, по которым он движется сейчас – результат всех его выборов. Как в игре.

И выборы эти, надо сказать, не всегда ему самому нравились. Хотя – бывало по-разному…

Басин снова вспомнил один день из своей жизни, к которому частенько мысленно возвращался.

В моменты хандры он задавал себе вопрос: ну и что же хорошее я сделал в жизни? Получил образование? Работал где угодно – а чаще где неугодно? Писал и продавал всякую ерунду? Женился? Почти все варианты не подходили, кроме одного. И Лева понимал это, становилось одновременно смешно и тепло в груди, и он говорил себе полушепотом: