— Ты эгоист!

— Ты тоже…Ну, так что, напишешь или нет?

Полагаю, что со стороны я казалась в тот момент злой ведьмой, которой не удалось правильно сварить зелье. Я рвала и метала; листы и карандаши посыпались на пол, и я загоняла их ногами под стол. Дрожащей рукой я вывела ему несколько несуразных строчек о том, что с этого дня клянусь никогда больше ему не изменять (да, он всё равно думал, что Артём возил меня к себе).

С чувством выполненного долга я вручила молодому человеку расписку и гордо удалилась в комнату. Однако через какое-то время я поняла, что оставила в коридоре рюкзак, поэтому тихо, не желая привлекать к себе внимание, направилась в прихожую, где, собственно, и застыла от удивления.

В зеркале мне хороша была видна кухня, на которой по-прежнему сидел Саша с моей распиской в руках. Не знаю, сколько раз он читал написанный текст до меня, но при мне он, как минимум, сделал это раза три! На четвёртый молодой человек поджёг бумагу и пустыми глазами смотрел на то, как в блюдце сгорает «его козырь на случай расставания». Моя злость к нему тут же испарилась; осталась жалость и жуткое желание что-либо поменять в нашей совместной жизни.

История с распиской вроде бы позабылась, но неприятный осадок от неё всё равно остался. Саша, конечно, делал вид, что ничего не произошло, вот только смотреть он на меня начал так, словно я была предателем. Убедить его, что у нас с Артёмом в тот день действительно ничего не было, мне так и не удалось. Обида была настолько велика, что в июле юноша отказался ехать на Рублёвку; свой день рождения он отмечать не собирался, а попасть на торжество к отцу ему не давала мысль, что им с Викторией придётся сидеть за одним столом. На все мои аргументы давался один ответ: «Хочешь — езжай одна».

Честно говоря, я тоже не горела желанием развлекать гостей Алексея Владимировича, но поздравить-то его было нужно. И как итог, я, вооружившись подарком в виде огромных часов (как только я их допёрла, ума не приложу), потопала к дому Герца.

Сомнения в мою душонку закрались сразу же; дом был закрыт, хотя домработница, по идее, должна была уже готовить угощения к празднику. Ворота скрипели, словно насмехались надо мной. Странно, не так ли? Всё открыто настежь, кроме самого здания и гаража.

— Вы кого-то потеряли, юная леди?

Я обернулась. Сосед дядя Коля, прихрамывая, подошёл ко мне.

Я улыбнулась:

— Здравствуйте!

Он прищурился:

— Ааа, Марина, извини, дочка, не признал. Что, попасть не можешь?

— А Вы не знаете, где Алексей Владимирович? — я решила проигнорировать его вопрос, иначе наша беседа может затянуться надолго.

Мужчина почесал затылок:

— Так, что ему сегодня здесь делать? Он завтра приедет!

— Завтра?

— Ну да. И он, и гости прибудут завтра. Твой свёкор заранее не отмечает, знаешь ли. И да, скажи ему, чтобы ворота починил! А то скрипят, как черти на пенсии. И местное хулиганьё однажды ограбит ваш дом!

И тут меня осенило. День рождения Герца завтра; это Саша сбил меня с толку, велев купить подарок сегодня, потому что я могу опоздать на праздник. Бестолковая же я баба, ну. Но самое ужасное, что ни Олеси, ни Ильи тут нет, вызвать себе такси из-за идиотской связи я тоже не смогу. А автобус? А автобус, мать его, уже ушёл! Может, напроситься ночевать к дяде Коле?

— Ладно, Марина, я пойду.

— Вы в магазин? — я улыбнулась и приподняла часы. Они тяжёлые, а мои руки слабые!

— Нет, дочка, я в Москву. За мной сейчас сын приедет. Добро!

Он так быстро посеменил в сторону остановки, что мне стало неловко «садиться ему на хвоста». Может, мне походить по соседям? А что, вдруг кто-то из них собирается в Москву?

— Полагаю, ты здесь не от лучшей жизни. А где Саша? Или ты одна приехала?

— Подержишь часы?

— Ты даже со мной не поздоровалась!

— Ты со мной тоже. Ну так что, подержишь? Пожалуйста. Малыш.

Скривив рот, Артём поставил сумки на землю и забрал у меня подарок для Алексея Владимировича.

— Спасибо. Я хоть покурю, а то уже одурела их сюда тащить. Ты в Москву случайно не собираешься? Нет? Ну ладно, ещё похожу.

— Марина, — молодой человек серьёзно посмотрел мне в глаза, — остановись. Ты столько болтаешь, будто Саня запрещает тебе дома говорить. У меня голова кружится от твоей болтовни!

— А ноги не подкашиваются?

Он усмехнулся:

— Брак не сделал тебя покладистей.

— Я замужем, а не в рабстве.

— Для тебя рабство и замужество равносильно, разве не так? Ты громче всех кричала о том, что никогда не свяжешь себя узами брака, а оно, смотри-ка, как всё вышло. Первая выскочила и друга нашего за собой потащила.