…Я не могла долго отдыхать в тишине, сидя с закрытыми глазами. Иногда я вздрагивала и всхлипывала, хотя глаза мои оставались сухими, а Рауль пытался успокоить меня, полагая, что я просто возбуждена и взволнована новой ролью – трудной и ответственной. Он не догадывался, как трудна и ответственна была она для меня на самом деле!

– Дорогая, – сказал он восторженно, – сегодня ты была божественна! Как я гордился тобой – и как горжусь! Раньше мне казалось, что уже невозможно обожать тебя сильней, но сейчас я люблю тебя в тысячу раз больше!

Я знала, что это правда; я могла читать это в его глазах, слышать в звучании его голоса. С того дня, когда я так легко успокоила его, пообещав выручить из беды и уговорив принять от меня все, что я имею, он видел во мне своего ангела-спасителя. Сердце его было готово разорваться от любви… которую я не заслуживала.

«Зато сегодня, – думала я, – у меня для него есть великолепная новость, она заставит его вскрикнуть от восторга: я скажу ему, что бриллианты нашлись и сейчас у меня в руках!»

О, эти бриллианты! Как ненавидела я их в ту минуту! Ведь это они толкнули меня на бесчестный поступок, и теперь лавина несчастий, возможно, уже катится на нас, чтобы навсегда похоронить нашу любовь.

Внезапный страх заставил меня еще крепче прижаться к Раулю, еще тесней обнять его, потому что я подумала: а вдруг я и впрямь никогда больше не буду в его объятиях, и его лучистые глаза не будут глядеть на меня с такой лаской, как сейчас?

– Рауль, дорогой! – прошептала я. – Если все люди там, в зале, отвернутся от меня и освищут вместо того, чтобы аплодировать, – будешь ли ты по-прежнему гордиться мной, по-прежнему любить меня?

– Я бы любил тебя, мое сокровище, еще больше, если б это было возможно, – ответил он, нежно обнимая меня. – Но я – ревнивое животное и не переношу мысли, что ты можешь принадлежать другим, пусть даже публике, которая оценивает тебя так высоко, как ты этого заслуживаешь. Я знаю, тебя все обожают, называют любимицей Парижа, и горжусь этим, но в то же время мне хотелось бы забрать тебя от них. Лишь один я имею право обожать тебя, преклоняться перед тобой. А если весь мир обернется против тебя – это будет для меня радостью; я приму вызов и встану на твою защиту!..

– Неужели ничто не могло бы заставить тебя разлюбить меня? – продолжала допытываться я с тем странным очарованием ужаса, которое иногда заставляет человека подходить к краю бездны и заглядывать в нее.

– Ничто на Земле! – пылко ответил он. – Пока ты мне верна.

– А если б я была неверна, если б обманула тебя?

– Тогда я убил бы тебя, а потом себя. Но у меня кровь приливает к лицу при одной мысли об этом. Зачем ты говоришь о таких вещах, раз это невозможно, благодарение Богу? Я знаю, что ты любишь меня, иначе не принесла бы такую благородную жертву, желая спасти мою честь…

Я затрепетала и похолодела от страха. Напрасно заглядывала я в эту пропасть, в эту жуткую бездонную темноту! В самом деле, зачем думать об ужасах, если есть возможность насладиться несколькими светлыми минутами, может быть, последними в моей жизни?..

Чтобы отвлечься, я уже хотела сказать Раулю о найденном колье, но он продолжал говорить мне такие ласковые, милые, нежные слова любви, что я не смела прервать его, зачарованная и покоренная…

А затем, намного раньше, чем следовало бы (так мне показалось), вдруг прозвучал первый звонок, призывающий зрителей в зал, а артистов – готовиться к выходу на сцену.

У меня уже не оставалось больше свободных минут. Раньше иногда я позволяла себе, не считаясь с режиссером и публикой, задерживать поднятие занавеса (хотя обычно отношусь к своим обязанностям добросовестно), но в этот вечер, наоборот, хотела бы как можно скорей закончить спектакль, чтобы к полуночи быть уже дома и там разрешить свои тревоги и сомнения, узнав кое-что хорошее, а может быть, и самое худшее.

– Ты должен уходить, дорогой, – сказала я. – Но у меня есть для тебя одна новость, большой приятный сюрприз. К сожалению, сейчас нет времени для объяснений – это очень длинная история, – а увидеться с тобой до конца игры я не смогу: антракты будут короткими, и каждый акт я начинаю сама. Но после заключительной сцепы моей гибели, в конце четвертого акта, я не стану выходить на вызовы: после смерти это выглядит неэстетично – не правда ли? – и я никогда не выхожу. Поэтому, как только опустится занавес, приходи сразу сюда, в эту комнату. Мы увидимся с тобой еще несколько минут, прежде чем я переоденусь и поеду домой.

– Только несколько минут! – огорченно подхватил Рауль. – А потом? Ты же давно обещала мне поужинать вместе со мной в первую ночь после премьеры. Разве забыла?

Мое сердце сделало скачок, когда он напомнил мне об этом обещании. Раньше я не забывала о свидании с Раулем, а теперь оно вылетело из моей головы! Было столько неприятных, мучительных переживаний, что они вытеснили из памяти предстоящую встречу.

Я невольно отшатнулась от Рауля с возгласом удивления.

– Ты забыла! – воскликнул он, разочарованный и обиженный.