Я кивнул, неформальное общение — это хорошо. Однако я был удивлен. Мне было бы спокойнее, если бы Пильман после нескольких ободряющих фраз потребовал от меня служебного рвения и продуктивной работы. Это было бы понятно — он заплатил за меня большие деньги, заранее обустроил мой быт, сделал все возможное, чтобы ничто не отвлекало меня от занятий наукой. Но он не сказал ни слова о предстоящей работе, отделался общими фразами. Мне показалось, что ему, как и Алмазову, в нашем родном петербуржском Центре особо важных исследований, нет никакого дела до того, чем я займусь. Ничего страшного, конечно, не очень-то и хотелось докладывать. Но только непонятно, зачем он притащил меня в Хармонт? Какая ему от меня польза?

Мне выдали пропуск для входа в Институт. И как теоретику выделили отдельный кабинет. Надо отметить, что очень хороший. Особенно мне понравился большой письменный стол и удобное кресло — мечта человека, привыкшего работать с бумагами. Вспомогательные устройства были хороши — мощный компьютер, цветной лазерный принтер, сканер, ксерокс и устройство для уничтожения использованных бумаг. Может быть, были и другие полезные устройства, но я не обратил внимания. На одной стене висела школьная доска, на которой удобно было мелом записывать формулы и важные мысли, нуждающиеся в последующем подробном рассмотрении. На других стенах красивые картинки, но их, пожалуй, придется заменить.

На следующий день я познакомился с начальником лаборатории спектрального анализа профессором Марком Уильямсом. Точнее, он сам пришел ко мне знакомиться, у меня сложилось впечатление, что он был уверен, что я прямо с порога начну пачками выдавать гениальные идеи и потрясающие откровения. Я даже немного застеснялся.

— Вы зря рассчитываете, что я способен сейчас сказать что-нибудь умное, — признался я. — Я прежде не думал о Посещении, даже не уверен, был ли «хармонтский феномен» Посещением или чем-то другим.

— Вы — русские смелые ребята. Мало кто из моих коллег признался бы в своем незнании.

— Но я хочу узнать. У меня постоянные проблемы с чувством любопытства.

— Это еще более удивительно. Стремление к чистому знанию сейчас большая редкость.

Мы замолчали. Я не знал, что у него спросить. Потому что пока не решил, чем мне следует заняться в Хармонте в первую очередь.

Профессор Уильямс догадался и сказал:

— Лично я занимаюсь «пустышками».

— Вам удалось выяснить, из какого вещество они изготовлены?

— Нет. Не уверен, что это металл или полимер. Кстати, это доказывает, что объект создан искусственно, волей чужого разума.

— Почему вы так решили?

— Очень тщательная обработка.

— Галька на морском берегу тоже гладкая. Но для объяснения ее формы мы не ссылаемся на чужой разум, — возразил я.

— Галька? Да, я понимаю, о чем вы говорите. Галька — камень, отшлифованный волнами за сотни лет. Алгоритм ее появления понятен. Но в нашем случае, «пустышка» — это не камень. И нам не известно, как что-то однажды стало «пустышкой».

— Есть только один способ доказать искусственность «пустышки». Разъединить диски.

— Можно я напишу об этом статью? — с трогательной застенчивостью спросил Уильямс.

— Конечно.

— Я сошлюсь на вас.

— Хорошо.

Профессор Уильямс ушел воодушевленным. Я помог ему решить, какими экспериментами с «пустышками» следует заняться в первую очередь. Был доволен и я — в первый же день помог местному профессору, не зря приехал. Хотя с трудом верилось, что наши земные ученые способны разъединить диски «пустышки». Но попытаться стоило. Это занятие было не хуже других. Прекрасная имитация полезной деятельности.

Мне выдали из спецфонда настоящую «пустышку». Наконец-то удалось разглядеть этот известный артефакт внимательно. В Чучемле я видел «пустышку» только один раз, издали, когда Мазин показывал свои экспонаты из мешка Пильману. Конечно, мне хотелось потрогать ее, но не успел. Зона в Чучемле самоликвидировалась.

Признаться, «пустышка» действительно удивительный предмет. Любой человек, впервые столкнувшийся с «пустышкой» испытывает при этом чувство абсолютной растерянности, потому что таких предметов на Земле быть не должно. И я не был исключением. Современная физика не допускает существования ничего подобного. Диски были приятны на ощупь, и сама их фантастическая связка впечатляла потрясающей простотой.

Я был уверен, что объяснить феномен «пустышки» с помощью известных нам законов природы невозможно. Но, чтобы установить другие, последующие(?), надо будет поработать. И я буду рад, если у профессора Уильямса и в самом деле, что-нибудь получится.