Младенец тоже внезапно разинул рот и заорал. Очевидно, он вспомнил, что время завтрака давно прошло, а мать до сих пор не соизволила ткнуть в него вкусную грудь. Алексей с облегчением обнаружил, что заготовленные женой бутылочки с молоком на месте и хотя бы один рот он сейчас заткнёт.

Двойняшки завистливо взирали, как брат, чмокая, уничтожает свой обед, но отец нарушил их созерцание.

– Лиса, Фиса, куда делась еда? – строго спросил он.

Алиса скромно потупила взор в пустую тарелку, а начитанная Анфиса невинным голосом произнесла:

– Папа, книги учат заботиться о братьях наших меньших. Вот мы и позаботились.

С ужасом представив, что, пока он спал, малолетние хулиганки скормили куриный суп новорожденному младшему брату, Камышов уставился на младенца. Но его подозрения рассыпались о его голодное чавкание бутылочкой с молоком.

– О каких ещё братьях? – облегченно воскликнул он и сел на диван рядом с котом.

Филей недовольно покрутился и свернулся потуже, крепко сжимая глаза. До Камышова начало доходить, что британец явно причастен к исчезновению обеда, потому что иначе он не спал бы так беззаботно, а пытался бы сбить с ног всех, приближающихся к холодильнику.

Пощупав брюхо возмущенного вторжением в его сон кота, мужчина убедился, что оно плотно утрамбовано изнутри, но поверить, что Филей сожрал кастрюлю супа и тридцать мясных блинов, он всё-таки не смог.

В этот момент на стекле панорамной двери, выходящей на террасу, Камышов увидел чей-то приплюснутый мокрый нос. Медленно проведя взгляд дальше носа, Алексей разглядел голубые глаза и виляющий хвост.

– Откуда у нас во дворе хаски? – опешил он, разглядев породу мохнатого соглядая.

– Какие ещё Каски? – отвергла его версию Алиса. – Это не Каски, это Макар, – на ходу окрестила она собаку в честь своей новой любви из соседнего дома.

– Какой ещё Макар? Это Робинзон, – тут же переименовала пса Анфиса, только что прочитавшая книгу Даниэля Дефо.

Теперь стало ясно, в кого исчез куриный суп. Но в вопросе кормления двойняшек ясность не появилась. Пришлось импровизировать.

Положив сытого Ивана в люльку, отец достал из верхнего ящика шоколадную пасту, нарезал чудом уцелевший батон, соорудил бутерброды и налил детям чай.

– Пап, ты готовишь намного вкуснее, чем мама, – похвалила его изобретение Анфиса.

– И намного быстрее, – присоединилась к комплименту Алиса.

Пока девчонки уплетали сладкий обед, Камышов вышел на террасу познакомиться с шерстяным гостем. Утилизатор супа приветливо завертел хвостом и кинулся целоваться, облизав мужчину шершавым языком.

– Чей же ты будешь, Макарон? – соединив оба имени, придуманных двойняшками, задумался Алексей. Он сфотографировал пса и выложил в интернете, надеясь, что его хозяин найдётся, и в следующий раз ему удастся попробовать свой любимый куриный суп.

Перекусив, близняшки, все в шоколаде, выскочили во двор. Пёс, булькая полным животом, принялся носиться и скакать вместе с ними на скошенной лужайке.

Из дома раздался возмущенный рёв. Иван внезапно соскучился по матери и известил об этом всех соседей. Но мать не услышала и прислала к нему колючего отца, что возмутило младенца ещё громче.

Пытаясь хоть как-то заткнуть в сыне вопящую сигнализацию, Алексей согрел ему ещё молока. Фокус частично удался. На минуту воцарилась тишина, нарушаемая лишь жадным чавканьем. Молоко исчезло в младенце, но тут же вернулось обратно, фонтаном выплеснувшись на чистую футболку папаши. А сигнализация перешла в истеричный визгливый диапазон.

Отец схватил вопящее чадо, переложил в коляску и начал неистово катать её по кухне. От непривычных скоростей и возникшей перегрузки ребенок замолчал. Но едва его вестибулярный аппарат привык к новому стилю вождения, снова врубил мощную голосовую атаку.

Алексей потряс перед его носом охапкой погремушек. Сын разноголосое дребезжание в лёгкую переорал.

Разбуженный какофонией Филей недовольно слез с дивана и поплёлся на второй этаж в поиске тишины, еле перетаскивая тяжелую сонную тушу с блинами внутри со ступеньки на ступеньку. На середине пути он притомился и лёг на межлестничной площадке, уже с интересом наблюдая за носящимся по дому с вопящим младенцем в руках хозяином.

Звонить жене значило доказать свою отцовскую несостоятельность. Да и чем она могла помочь из далёкого городского бассейна? Только подколов потом не оберёшься.