Между тем вся компания медленно продвигалась по Унтер ден Линден, барон бросил несколько монет ученикам школы растениеводства Шпандау и продолжал идти вслед за парой, которая к его большой радости свернула в кондитерскую Фукса.

Когда барон вошёл, старик вместе с дамой уже заняли места в зеркальном кабинете, скрытом от взглядов вьющимся виноградом. Барон уселся в соседней комнате, причём так, что в отражении зеркал пара была ему хорошо видна.

Старик мрачно опустил глаза, а дама что-то энергично ему говорила, причём так тихо, в самое ухо, что барон не мог расслышать ни единого слова. Наконец им принесли заказанное — мороженое, ликёр и пирожные. Дама схватила старика за голову и к немалому изумлению барона отвинтила косичку, открыла её, как футляр, и вынула оттуда салфетку, нож и ложку. Затем повязала салфетку вокруг шеи старика, так обычно поступают с детьми, чтобы они не измазались во время еды. Старик вдруг повеселел и приветливо смотрел на даму чёрными, как уголья глазами, затем стал есть с отвратительной жадностью мороженое и пирожные. Наконец дама откинула вуаль и совсем не надо было обладать впечатлительностью барона для того, чтобы испытать то потрясение, которое он испытал, от этой дивной красоты. Может быть, кто-то, впервые почувствовав на себе этот взгляд Турандот, сказал бы, что лицу и всему облику чужестранки недостаёт того очарования, которое, пренебрегая требованиями формы, безоговорочно побеждает, другой, возможно, стал бы утверждать, что разрез глаз и лоб Изиды как-то пугающе необычны, но — как бы там ни было — каждый должен был признать в чужестранке явление необычайное. Барон мучительно искал средства, как подобающим образом приблизиться к незнакомой паре. «А что если, — подумал он, попытаться воздействовать на чувства красавицы с помощью волшебной силы музыки!» От мысли к делу! Он уселся за прекрасный кистинговский инструмент, который, как известно, имеется в кондитерской Фукса, и начал импровизировать, причём так, что если не всем остальным, то ему самому это казалось просто божественным. Вдруг как раз на журчащем пианиссимо раздался шум, он покосился в сторону кабинета и увидел, что дама встала. А на месте, где она прежде сидела, лежала, а вернее прыгала и скакала косичка старика, пока он не прихлопнул её ладонью с громким возгласом: «Куш, куш, Фрипон!» Слегка испуганный странным поведением косы-Фрипона барон тотчас впал в фортиссимо, а затем перешёл к чувствительным мелодиям. Тут он почувствовал, что дама, привлечённая сладостными звуками, тихо подошла и встала за его спиной. Всё, что он слышал когда-либо нежного, душещипательного, вся музыка этих итальянских маэстро на «ини», «ана», «елли», «ичи» пригодилась ему сейчас. Он собирался уже закончить в восторженном дурмане, когда прямо над его головой раздался глубокий вздох. «Ну, время пришло!» — подумал он, вскочил и оказался перед ритмейстером фон Б., который всё это время стоял за его стулом и теперь начал говорить о том, как это нехорошо со стороны барона, что своими ужасными стенаниями и грохотом за роялем он разогнал всех посетителей господина Фукса. Вот только что дама, чужестранка по виду, проявлявшая все признаки нетерпения, не выдержала и поспешно бежала вместе со своим спутником, маленьким курьёзным старичком.

— Что? Бежала? — воскликнул барон, потрясённый. — Опять бежала?

В кратких чертах барон рассказал ритмейстеру достаточно для того, чтобы тот мог понять, какое интересное приключение оборвалось.

— Это она! Это она! Ха! Моё предчувствие меня не обмануло!

Так восклицал барон, когда ритмейстер отметил своеобразную деталь — на золотой цепочке дама носила на шее небесно-голубой бумажник. Господин Фукс, стоявший в это время в дверях кондитерской, видел, как старик знаком подозвал проезжавшее мимо ландо, сел в него вместе с дамой и отъехал с быстротой молнии. Потом экипаж ещё видели в самом конце Унтер ден Линден, ближе к дворцу.

— За ней, за ней! — вскричал барон.

— Возьми мою лошадь, — был ответ.

Барон вскочил на лошадь и вонзил шпоры в рёбра храброго коня, который сначала встал на дыбы, а затем понёсся, что есть силы, с быстротою ветра через Бранденбургские ворота прямо в Шарлоттенбург, куда барон прибыл цел и невредим и как раз вовремя, чтобы отужинать у мадам Паули в целой компании знакомых. Все, кто видел его приближение, восхищались чёткостью движений и смелостью наездника, особенно те, кто не знал, что свойственной барону уверенности и ловкости как раз хватило, чтобы справиться с таким диким и робким животным, как лошадь ритмейстера.

А барон между тем проклинал своё существование.

Большим утешением для барона было сознание того, что предмет его мечтаний и надежд во всяком случае пребывает в стенах Берлина, и каждую минуту счастливый случай может вновь привести его к встрече с необычной парой. Однако, хотя барон много дней подряд неустанно бродил по Унтер ден Линден, ни малейшего следа старика или дамы он нигде не обнаружил.

Весьма разумным и правильным казалось поэтому отправиться в контору регистрации приезжих и выяснить, где сейчас находится странная пара, прибывшая в Берлин 24-го июля.

Так барон и поступил и при этом дал чиновнику весьма подробное описание забавного старичка и греческой дамы. Чиновник возразил, что давать словесные портреты приезжих иностранцев не имеет никакого смысла, так как они не помогут делу, но выразил готовность проверить, что за иностранцы вообще приехали той ночью. Кроме греческого купца Просокарчи из Смирны не оказалось, однако, ни одного приезжего из чужих стран, сплошь советники, секретари судов и прочее, много чиновников из провинции миновало ворота Берлина в ночь с двадцать четвёртого на двадцать пятое июля. Что до купца Просокарчи, то он прибыл без всякого сопровождения и уже поэтому не мог быть маленьким старичком, к тому же барон к нему отправился и познакомился с красивым высоким мужчиной, весьма приятно образованным, у которого он не без удовольствия приобрёл несколько жевательных пастилок и бальзам из Мекки, способствовавший излечению мага, когда тот вывихнул ногу. В ответ на расспросы барона Просокарчи сообщил, что ему ничего не известно о греческой аристократке, находящейся в Берлине, да такое и вряд ли возможно, так как, если бы это было так, она наверняка бы его посетила. Между прочим, он знает, что где-то в Германии скитается изгнанный губернатор Наксоса с дочерью представители древнего княжеского рода, однако, он их никогда не видел.

Что же ещё оставалось барону — каждый день, если погода благоприятствовала, он совершал паломничество в Тиргартен на то роковое место, где нашёл бумажник: ведь, судя по тому, что было написано на листке из бумажника, оно стало любимым местом гречанки.

«Конечно, — говорил барон, обращаясь к самому себе, — конечно, это божественное, великолепное существо вместе со своим кривым магом часто приходит сюда, но как, если не придёт счастливый случай, как угадать момент, когда они будут здесь?! Никогда, никогда я не должен покидать этого места, вечно находиться здесь, пока её не встречу!»

Из этой мысли родилось решение тут же, позади роковой скамейки, возле дерева с надписью создать убежище отшельника, где в полном одиночестве, вдали от шума и суеты жизни можно было бы целиком отдаться тоске страстной любви. Барон раздумывал только о том, как получить в магистрате Берлина разрешение на задуманную постройку, и о том, не стоит ли к платью отшельника добавить фальшивую бороду, которую потом, когда он найдёт её, можно было бы сорвать с лица весьма эффектно. Пока он предавался этим размышлениям, небо потемнело, задул резкий осенний ветер, зашумела листва, всё это напомнило барону, что, поскольку убежище ещё не построено, стоит подумать о том, чтобы оказаться под какой-то крышей. Но как забилось сердце барона, когда, выйдя из густой листвы аллеи, он увидел перед собой старика и даму под вуалью. Почти в беспамятстве он бросился за ними с громкими криками:

— О Боже! Наконец-то, наконец… Это я, Теодор… голубой бумажник…

— Где бумажник? Вы нашли его? Слава Богу! — воскликнул старик, обернувшись. И тут же добавил: — О, так это вы, милейший барон? Ну, это большое везение. А я было уже решил, что не вижу своих денег!

Маленький человек был не кто иной, как банкир Натанаэль Симсон, который возвращался вместе с дочерью с прогулки, дом его находился совсем рядом с Тиргартеном. Можно себе представить, что барон был немало смущен своей ошибкой, тем более, что раньше он очень ухаживал за хорошенькой, но не такой уж молоденькой дочерью банкира по имени Амалия, а потом её покинул. С ядовитой насмешкой говорила Амалия о несостоявшемся путешествии в Грецию, потому-то барон и избегал её, как только мог.