Шрифт:
— Гордей… Я…
— Дыши глубже и медленнее, — подсказывая, гладит мое лицо ладонями.
Я плачу? Почему? Мне уже даже не больно. Точно не настолько, чтобы плакать. Это все волнение, выскользнувшая из забитых уголков тоска и всепоглощающая любовь.
— Я уже… Дышу…
— Еще медленнее.
— Угу… Хорошо-хорошо… Ты… Только не уходи, — одна лишь мысль, что он покинет мое тело, вызывает панику.
Не хочу его отпускать. Не отпущу. Не отдам. Никогда. Мой.
— Куда я от тебя денусь, Катенька…
Скользнув рукой мне под шею, Гордей сковывает со всех сторон настолько, что пошевелиться трудно, но эта теснота приятная. И там, внутри меня, он словно становится еще больше и горячее. Расширяю глаза, улавливая пульсацию. Крупно вздрагиваю от незнакомых ощущений.
— Мать твою, Катенька… — натужно выдыхает. — Расслабься, царевна, расслабься, — сейчас будто действительно просит. — Нам обоим будет легче.
Осознаю, что и Тарскому трудно. Мощные мышцы то и дело сокращаются и перекатываются. По тугой коже туда-сюда бродит дрожь. Дыхание становится прерывистым и учащенным. Инстинктивно чувствую его голод и нетерпение. Впитываю и откликаюсь. Желаю насытить. Доставить отличительное удовольствие. Только не знаю, как… Стараюсь, как просит, расслабиться. И когда это получается, плавлюсь под ним. Обволакиваю теплом и нежностью. Улавливая реакции на свою ласку, захлебываюсь восторгом. Только глажу руками, а Гордей покрывается мурашками и задерживает дыхание.
— Поцелуй меня…
Вздыхает и целует. Мягко двигая губами, скользит в мой рот языком. И я вздрагиваю, словно подключенная к высокочастотной импульсной передаче напряжения. Слишком много ощущений для одного человека. Не представляю, как их пережить, но отдаю все, что могу. Все, что у меня есть. Не хочу существовать без него. Жажду, чтобы эта близость спаяла нас навечно.
— Боже… Боже… Мамочки… Боже… Боже… — тараторю, когда Гордей начинает двигаться.
Сотни раз представляла этот процесс, но, как оказалось, не приблизилась в своих фантазиях и близко к реальности. Это что-то невообразимое! Движение моего мужчины, толчки его члена, тягучие и вместе с тем как будто ступенчатые вибрации… Мои ощущения и эмоции — это самое ошеломляющее, что со мной когда-либо происходило.
Господи-боже-мой, Гордей Тарский меня любит… Он меня трахает…
В этом нет ничего порочного и грязного. Этот глагол просто идеально отражает суть происходящего.
Слишком часто вздыхаю. Слишком часто стону. Слишком много охаю.
Мне от Гордея так жарко и мокро… Между нашими телами то и дело рождаются влажные всплески. Между ног вовсю хлюпает. Воздух наполняется возбуждающим запахом страсти и моими бесконечными стонами. Искрю, клацаю зубами, мычу и покрикиваю. Мне очень хорошо. Очень-очень… Говорю об этом вслух. Потому что даже боль, что Гордей вгоняет в мое тело на каждом толчке, приятная. Тягучая и трескучая. Гудящая и вибрирующая. Горячая и дурманящая.
Это еще не закончилось, а я уже хочу еще. И еще. Больше Тарского. Еще больше. Навсегда.
Сжимаю ногами насколько могу крепко. Не хочу никогда отпускать. Мой.
Но вот внизу живота зарождается непереносимо-острый спазм. Тянет томительно. Скручивает мучительно и сладко. Все мое существо концентрируется на этом. Там и сердцебиение, и пульс, вся жизнь и энергия скапливаются. Миг, и между нашими мокрыми телами будто высоковольтный провод бросают. Вздрогнув, с гортанным и рваным стоном выгибаюсь дугой. Замираю без дыхания, пока взорвавшееся внутри меня напряжение не растекается по всему телу искрящими волнами удовольствия.
— Красивая девочка… Красивая Катенька… Красивая… — Тарский сжимает со всех сторон.
Кажется, будто ловит, спасая от падения. Замедляясь, плавно качает.
— Еще хочу… — требую, как только голос возвращается. — Еще…
— Ну, ты, Катя-Катенька… — у него то ли сил нет, то ли слов. — Смертоносный дьяволенок.
— Продолжай же… Не останавливайся…
— Продолжаю, Катенька…
Прихватив ладонями мои бедра, подтягивает выше и раскрывает шире. Толкается так глубоко, что я вскрикиваю. Выцеживаю воздух и мычу что-то абсолютно нечленораздельное. Тарский дышит рывками, словно в такт движениям. Кажется, если не войдет в мое тело в очередной раз, следующего вдоха не будет. Эта мысль кружит голову, сводит с ума. Ловлю его напряжение. Прощупываю пальцами вздутые вены и налитые мышцы.
Толкается резко и быстро. Инстинктивно понимаю, что еще немного, и достигнет своего пика. А мне все еще не хочется его отпускать.
Протестуя, бормочу бессвязно:
— Я люблю тебя… Люблю… Люблю… Люблю… Я твоя… Твоя… Скажи…
— Моя.
Жесткий и резкий толчок. Яркая вспышка боли и остаточного удовольствия. Рокочущий рык над головой.
Толчок, после которого я не только вскрикиваю, влетаю макушкой в изголовье. Громкий сорванный выдох Таира.
Толчок.
— Моя.
Толчок. Мощная судорога по мужским плечам. Меня от нее тоже ведет. Пищу и бормочу что-то неопределенное.
Толчок.
Остановка. Глаза в глаза. Затяжная пауза в облаке двухсторонних шумных выдохов.
— Моя.
Толчок. Толчок. Толчок. Приглушенный, словно звериное рычание, стон Таира. Горячая пульсация от него ко мне.
Финальный выпад обжигает мои внутренности непонятными ощущениями и выбивает у меня протяжный вскрик. Трясусь и постанываю, пытаясь вобрать в легкие воздух. Гордей же роняет мне на плечо голову и застывает. Я тоже постепенно затихаю, только мир вокруг еще долго продолжает вращаться.