Распоряжение об отъезде не приходило. Он не выдержал, 26 апреля сам послал радиограмму в Центр:

"Причины моего настойчивого желания поехать домой вам известны. Вы знаете, что я работаю здесь уже пятый год, и вы знаете, как это тяжело".

Ответ заставил ждать.

* * *

Четырехмоторный "фокке-вульф" "Кондор", закончив бег по посадочной полосе, замер у аэровокзала. Самолет был пассажирский, но с опознавательными знаками германских ВВС — черными крестами на фюзеляже и крыльях, с фашистской свастикой в белом круге на хвосте. Апрельское жаркое солнце вспыхивало на пропеллере.

Рихард гаркнул: "Хайль!" — и шагнул к трапу самолета.

— Поздравляю, герр генерал! — радостно улыбаясь, сказал он, пожимая руку Отта. — Поздравляю и могу заверить, что ваше новое назначение осуществление моей заветной мечты!

Генерал ощутил столько искренности в голосе журналиста, что растрогался и, нарушая этикет, обнял его:

— Спасибо, Рихард! Прошу тебя, не обращайся ко мне столь официально. Для тебя я тот же Ойген. Просто Ойген.

Во второй половине дня в посольстве состоялся большой прием. Отт и его супруга стояли на мраморной площадке у входа в анфиладу залов. Гости пожимали генералу руку, целовали перчатку Терезы, рассыпались в поздравлениях и — спешили к столам.

Отт, снова приняв от Рихарда поздравления, задержал его руку в своей:

— Я — твой должник…

Тереза с трудом сдерживала самодовольную улыбку.

Зорге прошел в зал. Гостей собралось много. Слуги, умело лавируя, обносили их подносами с коньяком, саке, шампанским. Рихард прошел вдоль столов, наполнил свою тарелку закуской и расположился у стены в углу, у колонны.

Первый тост за здоровье и успехи нового германского посла произнес старейшина дипломатического корпуса. Тосты на разных языках звучали один за другим. Потом отдельные слова потонули в общем гуле.

Рихард ел, пил, тоже произносил тосты, а сам привычно наблюдал за этой многоликой толпой дипломатов, министров, офицеров, явных немецких нацистов и полуявных японских фашистов, за дамами в роскошных европейских платьях и кимоно, стариками в аксельбантах и звездах — людьми, участниками очень сложной большой политики.

Итак, Ойген Отт — генерал и посол. Зорге при поздравлении на аэродроме не пришлось кривить душой. Назначение Отта на пост германского посла в Японии было осуществлением стратегического плана Рихарда, успешным завершением целого этапа пятилетней работы его группы.

"Двадцать восьмого апреля тридцать восьмого года… Запомним этот день", — подумал Рихард.

Перед ним колыхалась, перемещалась по залу карусель лиц. Он в шутку группировал их: "Эти — подшефные Бранко. Эти — подопечные Ходзуми. Генералы — ведомство Ётоку. Ну а эти — эти мои!.. — Он оглядел из своего угла большой зал посольства. — Все повторяется. Приемы. Бокалы… Только на новом уровне, в, иное время…".

Вспомнил слова Томаса Карлейля: "Человек не должен жаловаться на времена; из этого ничего не выходит. Время дурное: ну что ж, на то и человек, чтобы улучшить его…".

Да, не будем жаловаться. Как бы там ни было, Ойген Отт — генерал и посол, а значит, у Рамзая и у Москвы теперь больше возможностей "улучшать это дурное время…".

После того как закончился прием и гости разъехались, Отт, по обыкновению, пригласил Рихарда к себе. Но на этот раз не в комнату военного атташе — в огромный кабинет чрезвычайного и полномочного посла рейха.

— Располагайся, как дома, — сказал Отт, когда они остались наедине. Ты по-прежнему нужен мне. Даже больше, чем прежде. Я помню, дорогой друг, что и мои генеральские погоны, и эти апартаменты, и этот высокий пост — не без твоей помощи. И можешь быть уверен — в долгу я не останусь.

— О чем ты говоришь? — поднял брови Рихард.

— Да, я знаю твою скромность… Ладно. К этому разговору мы еще вернемся. А теперь давай вместе обсудим чрезвычайно важные новости, которые я узнал в штабе нашего Верховного командования, в МИДе и лично от фон Риббентропа. — Голос Отта приобрел торжественность.

Зорге почувствовал: генерал приготовился сообщить ему нечто очень важное. Он откинулся на спинку кресла и приготовился внимательно слушать и запоминать.

— Тебе, конечно, известна последняя речь фюрера в рейхстаге? Он сказал, что германское правительство "будет добиваться объединения всего немецкого народа", что "Германия не может оставаться безучастной к судьбе десяти миллионов немцев, которые живут в двух соседних странах". Ты понимаешь, что за этим скрывается?

— Фюрер говорил, конечно, об Австрии, — отозвался Рихард. — Но кто на очереди второй — я не знаю.

…Уже почти месяц, как Австрия была присоединена к рейху. Первая жертва на пути осуществления планов, которые фюрер провозгласил еще 13 лет назад, в своей книге "Майн кампф". Тогда главарь немецких фашистов писал, что "Австрия должна снова вернуться к великой германской отчизне". Еще в 1934 году гитлеровские агенты попытались осуществить в этой стране фашистский переворот. Они захватили в Вене радиостанцию и на весь мир объявили по радио об образовании национал-социалистского правительства страны. Наемники Гиммлера проникли в здание федеральной канцелярии и застрелили австрийского канцлера в его кабинете. Но тогда, в 34-м, попытка переворота сорвалась. Теперь Гитлер решил действовать в открытую: всей мощью германской армии. 11 марта 1938 года он отдал приказ о вступлении войск в пределы этой страны. Уже через два дня в Вене был принят закон, по которому Австрия присоединялась к рейху — аншлюс! Кругом по всей стране повис флаг со свастикой. В газетах публиковались снимки: фюрер с самодовольной улыбкой на лице совершал многозначительную поездку от Браунау — городка, где он родился, — до поверженной Вены…