А Виктор тут же крепче перехватил меня за бедра и стал еще грубее на себя насаживать, еще яростнее, догоняя в своем удовольствии, и , наконец, облегченно выдохнул, наваливаясь на мое измученное тело и упираясь с двух сторон от лица пудовыми кулачищами, что не раздавить своим весом.

Наши лица оказались друг напротив друга, и я получила самый мягкий, самый нежный и долгий поцелуй в своей жизни. От которого чуть было не кончила во второй раз.

Обнимая страшного хозяина богатого дома, который я так неудачно попыталась обокрасть, выдыхая ему в волосы тяжело и сладко, гладя по напряженной все еще, мощной спине, я подумала неожиданно, что больше не удастся так его обнять. Потрогать. Что это в первый и последний раз.

Эта мысль вызвала боль. Он все еще был во мне, он все еще владел моим телом, а я уже с ним прощалась.

Ведь понятно же, что все.

Где-то в глубине дома начали бить часы. Последние секунды этого года уходили в небытие. И мое страшное приключение – тоже.

Боль в груди стала расти, и я прикусила губу, не прекращая гладить Виктора по спине, зарываясь пальцами в волосы на затылке.

Он мягко проводил губами по виску, щеке, выдыхал…

А затем аккуратно отжался и привстал, пристально вглядываясь в мои глаза, опять превращаясь в того страшного властного хозяина огромного дома, получившего на Новый Год Снегурку-воровку в подарок.

Смотрел он на меня странно. Изучающе.

Медленно провел пальцами по губам, заставляя раскрыть их, впустить подушечки в глубь рта.

Наблюдал, как я это делала, глаза чернели опять…

Часы прекратили бить.

Наступил Новый Год.

Где-то далеко, с центральной площади, полной сейчас народа, послышался грохот фейерверка.

Люди праздновали.

Виктор убрал руку от моего лица, встал, отошел, приводя одежду в порядок.

Я сомкнула ноги, села. Внутри было как-то пусто. И потерянно.

– Я пойду? – я решила не рассупониваться тут, а взять быка за рога. Пока он после оргазма добрый. Должен же отпустить… Ему же хорошо было? Надеюсь…

– Куда еще? – он удивленно обернулся, не торопясь надевать рубашку, повел мощными плечами.

– Ну… Домой… Ты же отпустишь? Ты же не позвонишь в полицию?

Я стала с тревогой вглядываться в его совершенно спокойное, даже ироничное лицо.

– Да полиция-то уже в курсе.

Я так и замерла с открытым ртом.

Офигеть! Вот офигеть теперь! А когда он успел? Кнопку, что ли, нажал какую-то сигнальную? Интересно, до или после?

Дура ты, Сашка, теперь это твое официально первое имя. А второе – овца, на передок слабая. Ну, а дальше – по порядку.

Стало почему-то очень горько и обидно.

Хотя, чего обижаться?

Это я влезла в его дом, попыталась украсть вещи.

Хорошо, что не пристрелил, а только трахнул. Даже удовольствие получила!

Вот и будет теперь, чего вспомнить в тюряге.

Виктор, между тем, легко считав ворох моих эмоций, промелькнувших на лице, усмехнулся, порылся в кармане пиджака и выудил… Удостоверение. Полковника ФСБ.

Я с секунду оторопело изучала суровую физиономию на фотке и печать с водяными знаками, потом подняла на него ошарашенный взгляд.

– Планы есть на новогодние праздники? – серьезно спросил Виктор. И только в уголках глаз крылась ирония.

Я покачала головой. Медленно-медленно. Заторможенно хлопая на него ресницами.

– На Красной поляне была когда-нибудь?

– Неее… Я не умею на лыжах… - и какого хрена уточнила, непонятно.

Наверно, от обалдения.