Борис Голлер
Возвращение в Михайловское
Роман
Коварность
I
Мне, вот уж сколько лет, мнится одна сцена. Возвращение блудного сына в имение родителей - девятнадцатый век, первая четверть... Он что-то натворил там - этот сын, на юге, где он был, и умудрился не потрафить властям. И теперь возвращается под родительский кров.
Сына ждут - и, как положено родителям, ведут счет его грехам, и винят друг друга в том, что случилось. Сцена слишком обыденная, чтоб казаться значительной. Как всегда, когда баре ссорятся, нечесаные дворовые разбрелись кто куда. И только одна старуха нянька бродит по дому в оцепенении и пытается понять - о чем говорят. Не разбирая слов, конечно больше французские... Но все это почему-то словно касается ее... Двое других детей - дочь, старшая, барышня на выданье, и сын, неполных двадцати - затворились в своих комнатах, чтоб не слышать. Дочь раздумывает - не навестить ли ей приятельниц в соседнем имении. А младший сын нарочно остался дома - поглядеть, чем все кончится, и сардонически усмехается...
Барский дом запущённый, не слишком богатый. Может, будь он богаче люди не так бы ссорились. Не с таким запалом. К дому ведет дорога, обсаженная елями... По ней и должен прибыть сын. Виновник... Русский северо-запад, южная оконечность неброского и бесконечно красивого края.
Огромный запущенный сад - ставший почти лесом. И только неметеные аллеи напоминают о том, каким был парк. Но парком будет еще время заняться!
А задним крыльцом дом выходит к реке. Холм обрывается за домом. Вниз ведут хилые деревянные ступеньки... Под ногами шуршание легкой желтой осыпи. Август, первая десятидневка. На гряде - Яблочный Спас. В садах налились яблоки... Не антоновка, конечно, - летние сорта. Антоновка созреет поздней.... По утрам водянистый туман над травами стоит дольше обычного и заметно дышит осенней сыростью - впрочем, только по утрам.
Но прислушаемся к разговору в доме...
– Это все - плоды вашего воспитания!
– возвышенно начинает отец...
– Не говорите глупостей!
– ответствует мать.
– Он и дома-то почти не воспитывался. Все в заведении... Кто знает, что ему там внушали? Кстати... Это дело отца - воспитывать сыновей!
– Мы еще не знаем, что он такого натворил!
– Вот именно! Вот именно! Может, есть смысл, хотя бы для начала, расспросить его? Боюсь, вся эта история больше по женской части!..
Мать - в светлом чепце с кремовыми оборками и в летнем шлафоре с глубоким вырезом, вдоль которого скользят такие же оборки. Отчего из-под шеи, густо перетянутой уже поперечными стяжками, открывается треугольник темно-розовое, почти молодое... Она в прошлом, несомненно, была красива (или недавно еще?).
– Он дурно воспитан, - настаивает отец.
– Просто дурно воспитан!
– Ах, оставьте!
– и впервые, кажется, подняла на него глаза.
Глаза у нее странные. С раскосинкой, отчего всегда кажется, что глядит она на вас и еще куда-то помимо...
– Вам всюду видится политика!
– Я вам сказал! У меня был продолжительный разговор с Алексеем Никитичем! На полной откровенности!..
Поняв, что разговор затягивается, она взяла вязанье и склонилась над ним. Теперь можно слушать в одно ухо и делать вид, что считаешь ряды.
– Вы много занимались светом, но мало - домом и детьми!..
– Отец - в халате, который постоянно распахивается. И тогда обнаруживаются почтенный животик и толстые ляжки в фиолетовых жилках. Она подняла глаза и взглянула на него почти мечтательно. Пытаясь вспомнить - когда разлюбила его. Давно!..
– Побойтесь Бога! Я родила вам шестерых!
– Да, но троих не сберегли!
– Попрекать мать смертью ее детей...
– Я только хотел сказать, что в доме никогда не было дома!..
– Попрекать мать смертью детей - это не просто безнравственно. Это дурной тон! Если кто уж невоспитан...
– Хочу вам напомнить, я - шестьсотлетний дворянин!
– Да, как я позабыла? В самом деле. Шестьсот лет. Это, увы, не прибавило вам воспитанности!
Кто сказал, что каждая несчастная семья несчастлива по-своему?.. На самом деле несчастье поразительно однообразно! И даже говорятся одни и те же слова. Ну, разве только различаясь - по месту и времени...
– Вы струсили, признайтесь! Просто струсили!..
– Я ответствен не только за себя одного!
– сказал отец и от важности чуть раздул щеки.
– Вас как напугали при покойном императоре Павле - царствие ему Небесное, - так вы и по сей день - не отмякли!..
– Я ж вам сказал, что Алексей Никитич...
– Кто такой - Алексей Никитич?.. Что за манера - щеголять именами, известными только вам?.. Понятия не имею - кто такой Алексей Никитич!
– Как? Предводитель дворянства. Пещуров. Уездный предводитель, я вас знакомил...
– Ах, уездный предводитель! Я запамятовала. В этих ваших представлениях, простите, всегда есть что-то лакейское!..
Он схватил ее за руку и сильно тряхнул.
– Что вы сказали?..
– Отпустите! Вы же видите - у меня вязанье!..
– Повторите, что вы сказали?..
– Что я вяжу! Еще повторить?..
– Вы забылись, сударыня! Я - статский советник!..
– Отпустите, господин статский советник! Не то я кликну людей!..
– Бедный мальчик!
– сказал отец несчастным голосом.
– Все вышло потому, что он никогда не имел настоящего дома!..