Пришельцев встретила мадемуазель де Косм, кузина старого маркиза, с высоким подсвечником в руках. Сурово выслушала она повесть Анжелики о бедах женщин, по большей части вдов, приведенных ею сюда в надежде, что им помогут добраться до Ла-Рошели. Она не одобряла участия в их делах такой подозрительной особы, как католичка дю Плесси. Разве не были известны ее бурные приключения в Версале? Однако же она ее впустила и, пока женщинам отводили место в замковых службах, оценивающе оглядела бумазейную юбку, простую накидку, тяжелые, заляпанные грязью башмаки и черный квадратный атласный платок, скрывающий волосы гостьи.

Наконец, поджав губы и напустив на себя вид мученицы, покорной судьбе, старая дева предупредила:

— Здесь герцог де Ламориньер. Вы хотите его видеть?

Сообщение смутило Анжелику. Она покраснела и сказала, что ей не хотелось бы беспокоить герцога.

— Он пришел весь в крови! — прошептала мадемуазель де Косм, несмотря на свой постный вид очень взбудораженная столькими происшествиями разом. — Попал в засаду Монтадура, не смог пробиться и укрылся в болотах. Его брат Уго, кажется, взял Пузож. Господин де Ламориньер жалеет, что не смог вас увидеть.

— Ну, если он ранен…

— Позвольте, я предупрежу его.

Она с дрожью ожидала встречи, но, когда послышались тяжелые шаги Патриарха, выпрямилась и, пока он спускался к ней, глядела на него смело и жестко.

Он подошел. Лоб его пересекал глубокий шрам. Вспухшие края раны еще не вполне затянулись. Эта отверстая рана отнюдь не смягчила его черт. Она нашла, что он стал еще выше, тяжелее и чернее обычного.

— Сударыня, — сказал он, — я приветствую вас.

Он неуверенно протянул ей руку.

— Храните ли вы наш союз?

Не он — она первой отвела глаза. Указав на приведенных ею людей, ответила:

— Вы же видите!

Она бы никогда не поверила, что происшествие у Камня Фей может настолько сказаться на ее поведении. Так сковать ее и смутить. Наверное, она испытывала его влияние, неприятное, но могущественное, которое многие из современников признавали колдовским. Его братья, жена, невестки, дочери, племянники, слуги и солдаты не понимали, как можно его ослушаться. «В нем, при всей его близости к Богу, было нечто дьявольское», — писали об этом могущественном протестантском сеньоре, который на краткий миг, но яростно противостоял Людовику XIV.

Он не принес извинений. Возможно, он в непомерном тщеславии своем был оскорблен тем, что она не откликнулась на его призывы?

— Взяты Пузож и Брессюир. Горожане с нами. Мы захватили оружие гарнизона и раздали его отрядам, набранным по деревням. Войска господина де Марильяка оттеснены с севера на восток. Мы тотчас заняли их позиции. Солдаты Горма и Монтадура отрезаны от всякой помощи, хотя о том и не подозревают.

Она с живостью взглянула на него, и лицо ее просветлело:

— Возможно ли? Для меня это новость.

— А что вы могли узнать? Ведь вы хранили молчание.

— Значит, — прошептала Анжелика, — король.., король не может до меня дотянуться…

— Через несколько дней я выйду из болот и изгоню Монтадура из ваших владений.

Она выдержала его взгляд:

— Благодарю вас, господин де Ламориньер.

— Я прощен?

Должно быть, это слово стоило ему нечеловеческих усилий: на его лбу надулись жилы, и у краев раны проступила кровь.

— Не знаю, — вздохнула она и, отвернувшись, направилась к выходу, прибавив вполголоса:

— А теперь мне следует вернуться в Плесси.

Он догнал ее на крыльце и пошел рядом. Увидев, что она свернула к пристани, он, не совладав с собой, судорожным движением обхватил ее:

— Прошу вас, взгляните на меня, сударыня!

— Осторожно! — прошептала она и показала в темноту, где ее ждал мельник с лодкой.

Он толкнул ее под плакучую крону ивы и сжал в своих мощных руках. Она застыла, испытывая одновременно отвращение и влечение к нему. Да, их взаимная любовь представлялась чем-то ужасным и непостижимым. Тело не подчинялось ей. Она стиснула плечи гугенота, не понимая, отталкивает она его или льнет к нему, словно к неколебимому утесу, способному укрыть от всех напастей.

— Зачем, — задыхаясь, шептала она, — ну, зачем портить наш союз?

— Потому что вы должны стать моей!

— Но кто же вы? Я больше ничего не понимаю. Вас же все считают человеком с каменной душой и суровым нравом! Вы же презираете женщин!

— Женщин? Да. Но вас… Там, в римских развалинах, вы были Венерой. Я понял… Ах! Какая пелена спала с глаз… Надо же было ждать так долго, всю жизнь, чтобы понять, что есть женская красота!

— Но почему вдруг? Что я сделала для этого? Ведь мы тогда заговорили о нашей борьбе за веру…