У меня по телу прокатилась жаркая волна: испуг, стыд, смущение, надежда.

Матеус врал. Чтобы спасти меня, он пошел против своих принципов. Сказал явную ложь, и кому – представителю закона! Его объяснения были неуклюжие и шиты белыми нитками. Кто в них поверит!

Полицейский прищурился, склонил голову:

– Как вы можете это подтвердить?

– Вам недостаточно моего слова? Слова вирила? Слова Матеуса Альмедора из Альмедор-кейра? – бросил Матеус вроде бы небрежно, но с неприкрытой угрозой.

И полицейский смутился. Аристократы в этом мире были почти что неприкосновенны.

Он почесал в затылке, потупил глаза, вздохнул, кивнул.

– Разумеется, господин Альмедор. ваше слово – самое веское доказательство. Значит, госпожа Бармалан ни при чем. Что ж, это все меняет. Но все же попрошу ее ответить на вопросы.

– Только в моем присутствии и прямо здесь. В тюрьму она не пойдет.

Ирма величественно выслушала Матеуса и кивнула.

– Я рада, что мы разобрались в этом недоразумении. Ведь мы разобрались, офицер Шпехт?

– Да, – буркнул тот. – Но кто прихлопнул могильщика, вот вопрос! Убийств в Лиллидоре не было лет уж десять.

– Может, все же несчастный случай, – предположил стряпчий. – Упал, ударился головой о камень... Пусть доктор Каспер хорошенько все проверит еще раз.

– Ладно... итак, госпожа Бармалан... что вы имеете рассказать о вашей встрече с могильщиком? Может, видели что-то подозрительное?

Допрос завершился быстро. Я выложила почти все, как было – лишь добавила в историю присутствие Матеуса – и очень старалась не напутать. Ну, и про свои проблемы умолчала. Расскажи я о призраках и взломщиках – легко бы от полицейского не отделалась.

Полицейский принял мое объяснение. И даже извинился.

Когда допрос был закончен, представители закона пожелали мне хорошего вечера и удалились. Госпожа Ирма потопталась на пороге, бросила на меня презрительный взгляд, хотела что-то сказать – но посмотрела на каменное лицо Матеуса и тоже ушла, громко фыркнув.

А Матеус остался в лавке.

Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга.

– Спасибо, – выдавила я, наконец. – Что заступился за меня. Что солгал ради меня.

– Не за что, – с глубоким сочувствием ответил Матеус.

Его ласковый тон стал последней каплей. Я разрыдалась. Опустилась на стул, закрыла лицо руками и плакала всласть. От того, что мои мечты о сказочном мире оказались разрушены вдребезги. В волшебной стране лгали, предавали и убивали. И творили другие немыслимые злодейства. Плакала и от того, что я была одна в этом мире, и не могла понять, кто друг, а кто враг. Плакала от своей беспомощности. И от того, людям все же надо верить, потому что иначе невозможно жить.

На мое плечо опустилась тяжелая ладонь. Но она была теплой, и она давала мне силу.

– Все хорошо, – сказал Матеус. – Все уже закончилось. Принесу тебе воды. Нет, лучше сделаю чаю.

Он ненадолго ушел, но скоро вернулся. Сунул мне в руку стакан воды, заставил выпить.

Потом забрал его, придвинул табурет, сел рядом и обнял меня. Руку он положил мне на затылок и заставил уткнуться лицом в его плечо.

Он ничего не говорил. Просто обнимал меня – наверное, целую вечность. Его рука скользнула на мою спину, утешающе гладила.

А я цеплялась за лацканы его сюртука и орошала слезами дорогую ткань. Плечо Матеуса было широким и твердым. От него пахло горьким гвоздичным одеколоном, дорогой тканью и крахмалом.

И я успокаивалась, вдыхая этот запах, неожиданно хорошо знакомый и одновременно тревожащий. И даже разжала пальцы и протянула руки, чтобы обхватить Матеуса, прижаться к нему крепче.

Он обнял меня в ответ и положил колючий подбородок на мою макушку. Щетина царапала кожу головы даже сквозь волосы.

Но потом он положил руки на мои плечи и мягко отстранился.

Я мигом расстроилась: мне было так хорошо в его объятьях, так спокойно!

Но он не отпустил меня совсем; лишь ласково убрал со щек мокрые пряди волос.

Я подняла голову и оторопела, увидев его лицо и глаза совсем близко. У меня перехватило дыхание.

Матеус наклонил и осторожно поцеловал меня в уголок рта. Это не был чувственный поцелуй, но не был он и полностью дружеским. Особенно потому, что потом Матеус глубоко вздохнул, как будто пытаясь скрыть волнение.

А у меня в груди полыхнул пожар.