Шрифт:
– Эстресса, если я пробуду здесь ещё хоть неделю, и ляпискинез покажется выходом. Я скоро стану как Норман, я…
Едва сдержалась, чтобы не крикнуть как Норман: «Я нормальная!». Но в моём взгляде Эстресса, наверное, почувствовала особенный вкус или запах. Это была не просьба, а терпкая, по-зелёному тоскливая мольба. Клякса откинулась на стуле и, помолчав, зашептала:
– Тебя выводят в туалет сразу после нашего отсека. Вечером я оставлю фольгу под раковиной. – Эстресса помолчала ещё, и её чернота сгустилась пуще прежнего. – Здесь что-то затевается. Поэтому… да, наверное, тебе лучше выбираться отсюда. Те, кто пришёл за последние пару лет, говорят о странном снегопаде. Говорят, снежинки танцуют. То вниз, то вверх… Говорят, некоторые так и не падают на землю. Что-то случилось на Зимаре. Эти снежинки – чьи-то шпионы. А теперь уходи, Эмбер, иначе подумают, что мы что-то замышляем.
Я прикончила жижу и даже не поморщилась, потому что теперь мне нужны были силы, чтобы заварить настоящую кашу.
– Гриоик, – спросила я в коридоре, – а что за доктор такой был, Кабошон?
– Мне затрещина обсуждать это с пациентами.
– Гриоик. А хочешь, я тебя починю?
– Благодарю, я в полном придатке. Перчатке. Я в полном потерятке.
Он провернул щупальце в замочной скважине, и, оказавшись в отсеке 6, я закатала рукав. На обожжённом до вишнёвой красноты запястье был выдавлен след от кабеля Гриоика. Отпечаток ключа. И он был хорош для своей цены.
* * *
Ка-Пча в своём гамаке сосредоточенно начищал ушные болты. Я тоже забралась в гамак и развернула салфетку Нормана. Чернила размазались, но изображение всё ещё можно было разобрать. Должно быть, он выкрал карандаш у Дъяблоковой, потому что писчие принадлежности имела она одна во всём бентосе. Видимо, ей разрешили в виде исключения, чтобы не принялась писать кровью на стенах.
В первые секунды игра воображения не давала сосредоточиться ни на чём, кроме силуэта. Хвост… крылья… Я зажала рот кулаком, чтобы не закричать, пронзительно и жутко, как Зев Гуг. В тишине отсека дыхание с шипением рвалось из груди. Ка-Пча сверлил болтами ушные проходы, а взглядом – меня. Я ещё не решила, доверять ли ему, и взяла себя в руки.
Салфетка была тёплой и чуть влажной. Хотелось думать, что схема Нормана сохранила именно его, ещё живое, тепло. Может быть, действительно он был единственным нормальным на нашем дне. Потому что ему удалось невероятное. Зарисовать план. Вот только природа не заложила в Нормане тяги к побегу. Я припомнила: его санитаром была нелепая рыба-капля. Грустная и безобидная. А ко мне взывали хвост и крылья на схеме. Может, это он прощал меня с того света? Или куда там уходили минори, погибая?
«Она твоя ши?» – «Моя жи».
Как ему удалось вместить так много света в полтора слова? Что же я скажу детям, когда вернусь? Я выбралась из красных коридоров карминского бункера и оказалась в аду. Наверное, я опять нырнула глубоко в себя. Кто-то тряс меня за плечо.
– Эмбер. Ты промываешь слёзные каналы?
– А, да, Еклер, – как же хотелось, чтобы меня разбудил другой голос, но я помотала головой в той реальности, из которой мне предстояло бежать в одиночку. – Всё в порядке. Вот скажи как робот. Ты замечал, что санитары используют всюду один и тот же ключ?
– А тебе это зачем? Это не то, о чём следует знать санитарам?
– Еклер, здесь обитают опасные сумасшедшие. Что, если кто-нибудь изготовит отмычку и сбежит? Ключ-то хотя бы электромагнитный?
– Из-за высокой влажности и магнитных бурь в бентосе механические замки. Я уверен, потому что, когда их меняли, я целую неделю питался штифтами. Да, ключ один, но рядом с лифтом всегда дежурит санитар. И бежать на Зимаре некуда.
Двери, отмеченные чёрным на схеме, не имели замочных скважин изнутри жилых отсеков. Даже если бы я пробралась в отсек 5, то попасть оттуда напрямик в лифтовый холл было нельзя. Но меня заинтересовали заметки, которые Норман оставил на схеме.
«Из отсека 2 моментально попадают в дальний туалет!»
«Отсек 3 успевает на тренинг быстрее всех!»
«В ОБОИХ туалетах слышен карцер!»
Его это дезориентировало, но для мехатроника всё было очевидным. Минипорты. Как это я раньше не догадалась? Так, утром Гриоик выводил меня из отсека 6 прямиком в коридор между столовой и комнатой групповой терапии. Никакого коридора между ними на плане не значилось. Но всё прояснялось, стоило добавить в уравнение телепортацию. Эзеры обожали воровать имперские технологии.
– Сегодня на групповой терапии упоминали доктора Кабошона, – сказала я, будто бы уходя от скользкой темы с ключами. – Почему он уволился?
– Мой санитар признался, что доктор Кабошон бесследно пропал. Это он изобрёл знаменитый анимедуллярный ляпискинез. Перемещение души из мозга в камень, если переводить дословно. Великолепная технология.
– Звучит так, будто ты бы не отказался от процедуры.
– Разумеется. Что за робот отказался бы усовершенствовать мозг? Вот только один Кабошон догадался, как частично сохранять пациенту его собственное сознание. Но так и не получил патент. Ляпискинез без него так и проводят по старой технологии. Такая потеря для науки.