— А как ты? Как экзамены? — максимально неловко перевожу разговор. Люба фыркнула, но соизволила ответить и мы некоторым образом побеседовали. Потом я, забрав с собой пару книг, удалился в комнату, где и читал до самого обеда.

За обедом сёстры молчали, только переглядываясь как-то особенно многозначительно, как это умеют только женщины. Стоило только Фросе появиться из кухни с очередным блюдом или начать убирать что-то со стола, девочки замолкали особенно выразительно.

— Хе! — почти беззвучно выдохнул я, включая в ванной холодную воду и плеща себе в лицо. Я не я буду, если это не стало последней соломинкой, сломавшей спину сестринского терпения!

С Фросей у них и прежде было неладно, и года полтора назад они пытались говорить с отцом на эту тему. Не срослось… почему уж, не знаю, да и неважно это. Но я им ещё поводов подброшу!

Вечером после ужина, закопавшись в недра книжного шкафа и обложившись книгами, я демонстрировал некоторую рассеянность и абсолютное отсутствие страха перед экзаменами. Папенька, будучи в прекрасном расположении духа, сидел на своём любимом кресле с папиросой и сыпал вокруг пеплом, да не всегда уместными остротами, в сотый рассказывая истории из своего детства.

Если верить им… Но впрочем, верить я перестал года два как, так что воспринимал это как обычные байки о тех временах, когда вода была мокрей, трава зеленей, бабы моложе, а сам он лихим гимназистом, грозой окрестных улиц и любимцем всех девушек.

В таких байках можно менять только имена, да пожалуй, какие-то приметы времени, а так они — ну под копирку! Единственное, папенька всё ж таки замечательный рассказчик, и человеку свежему его байки могут доставить истинное удовольствие.

— … так неужто не боишься? — с который уже раз расспрашивал он меня, — Математика, и не боишься? Я, помнится…

Погрузившись во времена былинные, он на время отстал, но потом снова…

— Неужто не боишься?

— Да что там сложного-то? — дёргаю плечами.

— Ой не скажи… — вздыхает папенька, делая такую гримасу, что становится ясно — для него были сложными все предметы. А точнее — все, где надо было заниматься.

— Что ж ты тогда на одни пятёрки не учишься? — задала коварный (как ей кажется) вопрос Нина.

— Ну… так, — скучнею лицом и снова зарываюсь в книги.

— Ага! — радуется сестра, и мне от этой радости становится несколько тошно.

— Ну… — я закрываю книгу и снова дёргаю плечом, неловко улыбаясь, — здоровье иногда подводит.

— Разумеется, — ядовито соглашается Люба, — если бы не здоровье ты бы в первые отличники выбился. «Бы» мешает?

Отец, даром что изрядно нетрезв, мигом уловило соль шутки и залился хохотом, да и Нина засмеялась, но как мне кажется — просто вслед, не понимая толком.

— Мигрени, — дёргаю уголком рта, — и устаю быстро. В гимназии к концу уроков устаю сильно, и голова часто болит. А так…

Это не то чтобы тайна, но поскольку я не жаловался часто, в семье не воспринимают всерьёз мои проблемы со здоровьем. Вроде как и помнят, что они есть, но раз не жалуюсь…

Снова открываю книжку, но так неловко, чтобы моё нежелание продолжать разговор было очевидным. Я свою семью знаю…

— А так, разумеется, отличником стал бы, — как бы подхватывает Люба.

— Уж по математике-то… — пожимаю плечами максимально пренебрежительно и тут же спохватываюсь. Её это задевает, математика у обеих сестёр слабое место.

— По математике, говоришь, легко? — щурится она, и не дождавшись ответа, срывается с кресла. Минут спустя она снова в гостиной, но уже с учебниками пятого класса в руках, — Давай, попробуй решить хоть одну задачку!

… и я решил. Сперва за пятый класс, потом за шестой… Хотя программа у женских гимназий попроще будет, так что результат неплохой, но не вовсе уж из ряда вон. Но и так… вижу, как заело сестру. Она же себя умной считает! А тут я… моль подкроватная.

— Ну… — снова дёргаю плечами (движение, которое репетировал несколько дней) и прячу неловкость так, чтобы она бросалась в глаза, — мне точные науки и языки легко даются. Остальное — так… по-разному.

— Так почему… начала было Нина, и осадила сама себя, — ах да, мигрени! Что, такие сильные?

В глазах — незамутнённое любопытство человека, не знающего проблем со здоровьем больших, чем ушибленная коленка или несварение желудка.

— Когда как, — отвечаю, чувствуя неподдельную неловкость от столь пристального внимания членов семьи. Нечасто меня им балуют, — В основном когда устану.

— А так… — снова пожимаю плечами, — мне самому проще учиться было бы, это несложно. Да и по деньгам…