— Да у тебе и денех нет! — орёт другой, после чего, засунув пальцы в рот, свистит так, будто гоняет голубей. Уловка известная: смутить, заставить оправдываться… купить что-нибудь или просто напросто развлечься за счёт приблудного дурачка. А ещё…

… я ощущаю чьи-то пальцы в своём кармане и беру их на излом. Резко!

Хруст… пальцы выгибаются под неестественным углом, и карманник, побелев и хватая воздух, скрылся в толпе.

Я тоже поспешил уйти… Не факт, что мне начнут мстить, я был в своём праве! Профессия вора ныне очень рискованная, и обычные деревенские мужики, поймав такого на рынке, не сдают его в полицию, а отбивают нутро.

Иногда банально, ногами. А иногда и с выдумкой — схватив за руки и ноги вчетвером, и с силой «выбивая» его о землю. Живут после того недолго и несчастливо, ну или долго, но на паперти! Поближе к Богу, так сказать…

Я в своём праве, но бывает всякое. У каждого вора есть дружки-приятели, и как это аукнется, бог весть! Так что пожалуй, в ближайшее время на толкучку и развал я ходить не буду!

Выбираясь с Сухарёвки, наткнулся на женщину средних лет, по виду из разночинцев, держащую в руке узелки и коробки и растерянно озирающуюся по сторонам. Её уже окружили перекупщики, вырывающие узлы из рук и отталкивающие случайных прохожих, заинтересовавшихся сценкой.

— Давай, сердешная! — визгливо орёт медно-рыжий, тронутый сединой как патиной, перекупщик средних лет, вырывая у неё узел, — Рупь дам на пропой души!

— Посмотреть надо, не ворованное ли?! — надрывается второй прохиндей, с рожей настолько подлой, что в театре он мог бы играть плутов и злодеев безо всякого грима, — Уж не городового ли позвать?!

— Да что вы, что вы… — пугается там, не отдавая, впрочем, своё добро, — всё моё, от мужа досталось! Он художник, вот краски, кисти…

— А-а! — орёт ещё один, подскакивая к ней и тыча в лицо грязными пальцами, — Знаем мы таких художников! Небось того…

Он подмигивает ей самым скабрезным образом.

— … голенькой позировала?! Ась?! Есть картинки? Я б взглянул!

— Да отстаньте вы, ироды! — женщина чуть не плачет, а я понимаю, что эта троица не конкуренты друг другу, а члены одной спаянной шайки. Сценарий всегда примерно одинаков: сперва одни, с рожами самыми прохиндейскими, доводят жертву до состояния ступора и панической атаки, когда думается только о том, чтобы этот позор закончился!

Потом подключается «степенный купец», то бишь степенный он на фоне этих продувных рожь! Отогнав прочих членов шайки, но не слишком далеко, он утешает нечастную жертву и предлагает сам купить у неё товар.

Настоящей цены никогда не даётся, но жертва рада радёшенька получить за своё добро хоть какие-то деньги! Ну и игра в «хороший-злой» тоже работает.

«Точно!» — мелькает озарение и…

… я врезаюсь в толпу, хватая её за руку.

— Да что ж вы сюда пошли, тётушка! Пойдём, пойдём отсюда!

— А ну брысь! — луплю по руке рыжего прохиндея, схватившего было меня за отворот рубахи и напоказ катаю желваки, демонстрируя готовность, боевитость и прочие интересные возможности для скандала. Я хотя и не выгляжу серьёзным противником, но по одежде видно, не из простонародья!

Да и лицо такое… не то чтобы вовсе уж породистое, но выразительное. Старше своих лет я не выгляжу никоим образом, но желваки по нему катаются самым замечательным образом.

Лет через десять, если судить по папеньке и сохранившимся дагерротипам предков, будет замечательный типаж для немого кино. С таким хорошо отыгрывать трагических персонажей второго плана, а если добавить немножечко безуминки во взгляд, то маньяков, палачей и злодеев.

Обгавкали меня самым непотребным образом, обещая запомнить, найти и надрать уши, но такие слова я пропускаю мимо ушей. Я не то чтобы такой уж знаток Сухаревки или авторитет, но если вдруг схлестнёмся, мои связи точно перевесят.

— Спаси тя Бог, добрый человек, — начала причитать вдова, едва мы выбрались из толкучки, — Стыдобища-то какая! Рвут, лаются…

Она по-прежнему прижимает к себе узелки и коробки.

— Деньги нужны? — интересуюсь у неё.

— Да и не так, чтобы очень уж, — отвечает та несколько уклончиво, — но и лишними не станут! Картины-то я себе сохранила, а кисти и краски ну куда мне?

— Это я удачно вас выручил, — смеюсь я.

— Ась? — она прижимает к себе скарб.

— Пойдёмте в трактир, что ли… тётушка! Как вас зовут-то?

— Прасковья Никитишна, — опасливо отвечает та, — Никулина. Из разночинцев. По мужу из разночинцев, а так-то из мещан!

— Пыжов Алексей Юрьевич, — представляюсь её, — из дворян. Да пойдёмте уже! Здесь и приличные трактиры есть, в какие зайти не зазорно!

Вокруг Сухаревки и впрямь много трактиров на все вкусы — от обжорок с тухлинкой, до таких, куда не зазорно зайти отпрыску дворянского рода и вдове разночинца.

— Человек! — сходу подзываю к себе мальчишку-полового, — Два чая! Потом видно будет!