Одновременно я согнул колени и вывернул бедра. И рубанул снизу вверх. Апперкот правой. В голову противника, вернее, в его челюсть. Кулак повернут на себя. Рука расслаблена и напрягается только в самый последний момент. Во время соприкосновения с целью.

Бум! Удар оказался сильный, чертовски сильный. Как разрывная пуля. Им можно было уложить слона. Глаза Дубинина удивленно расширились, а потом он отлетел назад.

Когда он распластался по настилу, зрители удивленно зашептались. Никаких криков, только взволнованный шелест голосов.

Я остановился, тяжело дыша и глядел, как противник ворочается на ринге. Рефери отодвинул меня и начал отсчет. Немного запоздало, на мой вкус.

Вернувшись в свой угол, я заметил побелевшего от волнения Юрия Борисовича. Директор клуба завороженно смотрел, сможет ли Дубинин подняться.

Ну что за фантазии, конечно сможет. Он парень живучий, что для него какой-то апперкот. Обернувшись, я увидел подтверждение своим догадкам. Дубинин не просто поднялся. Он уже стоял в боевой стойке, непоколебимый, как всегда. Быстро он очухался, однако.

Рефери проверил его состояние. Убедился, что боксер в порядке и может продолжать бой.

— Бокс!

Я снова подошел к противнику. Он опять опустился в низкую защитную стойку, не оставив ни малейшего просвета для атаки. Придется вскрывать, как консервную банку.

Ты ведь, Дубинин, оказывается, не так уж и хорош, как говорили. И на старуху нашлась проруха. Главное, надо зорко наблюдать за ним. Подмечать, когда он ослабляет защиту. Это как в покере.

Я снова атаковал противника. Левый прямой, правый. Перемещение в сторону, потом замах, заряжание атакующей руки. И теперь хук левой, цепляя перчатку соперника, чтобы открыть его голову.

Бамс! Звякнул гонг. Ого, вот и первый раунд закончился. И он оказался за мной.

Я широко улыбнулся Дубинину и вернулся в свой угол. Юрий Борисович вытащил на ринг стульчик, я уселся на него. Вынул капу и сказал, чуть повернув голову:

— Ну что, видели? Купите кепку и солнцезащитные очки, говорят, в Мадриде очень жарко.

— Молодец, Рубцов, молодец, — прошептал директор сбоку. — Эдак ты его, кабана, действительно завалишь.

Весь перерыв я отдыхал, глядя на Дубинина. Рядом с противником стоял тренер и что-то втолковывал ему. Дубинин сидел, опустив голову.

Я поглядел в зал и увидел в первых рядах Козловского. Чиновник сидел с каменным лицом. Что, выкуси, Андрей Владимирович!

Рефери позвал нас для следующего раунда. Дубини продолжал стоять передо мной, опустив голову.

Звякнул гонг. Ну, теперь держись, тварь. Низкая защита не спасет тебя. Может, ты тут выроешь окоп и укроешься там с головой?

Я атаковал противника, как в конце прошлого раунда. Начал с прямых ударов, чтобы чуток оглушить. Потом боковыми по перчаткам, чтобы увеличить бреши в защите. Вот и долгожданный миг для апперкота.

Снова напав на соперника, я пробил отличнейший удар снизу вверх. Он должен был надолго уложить Дубинина на настил.

Но не тут-то было. Он оказался прекрасно готов к атаке. Уклонился в сторону, чуть ли не задев головой покрытие. Затем выпрямился сам. Я и не заметил, как его правая рука вонзилась мне в челюсть.

Мгновенная вспышка, боль и абсолютная темнота.

Такого не было, чтобы звуки совсем пропали. Наоборот, в голове раздался такой звон, будто какой-то человеконенавистник изо всех ударил молотком по рельсе.

Зрение, это да, пропало напрочь. Ничего не видно, словно я барахтался в чернильной кляксе. Ноги не слушались. Да что там ноги, я своего тела не ощущал.

Когда звон чуть утих и как будто отошел на задний план, я услышал голос рефери, отсчитывающего секунды:

— Четыре… Пять…

Слова бухали по воспаленному мозгу, как удары молота по наковальне. Что происходит? Я ощутил, что лежу на настиле ринга, как безвольная кукла.

Надо встать. Надо встать, черт вас всех раздери. Нельзя валяться, как мусор на свалке. Как гора использованного, гребаного, никому не нужного мусора.

— Шесть… Семь…

Я напряг мышцы и попытался встать. Куда там.

Тело как ватное. Я впервые за время попадания в него снова ощутил, что оно не мое. Будто напялил детские штанишки на взрослого мужика.

Надо подняться, надо подняться. Ну же, Виктор, миленький, давай.

Я замычал от боли. Разлепил глаза и увидел рефери. Навис надо мной. За ним, подсвечивая фигуру арбитра, на потолке ослепительно сиял светильник.

Глаза нестерпимо заболели от яркого света. Я поднял руку, пытаясь заслониться.