— Позаботьтесь о девочке, Макс, — ласково сказала “номер два”, - так, как хотели бы, чтобы кто-то позаботился о вас. Вы же патер — отец! — заботливый, на все готовый ради своего дитя.

Это у кого такой отец? Уж точно не у Макса… Потом посмотрел на распятие и, вздохнув, сказал, что сделает, что сможет.

В тот вечер, как и в вечер знакомства, они пришли в тот пустой и плохо освещенный храм. Девушка думала, что этот молодой священник уже “пришел в кондицию”, ведь она терпеть уже это воздержание не может, целую неделю мучается, давно с ней такого не бывало…

И да, патер отвел ее в совсем темный боковой неф и там обнял. И шепотом на ухо начал городить вот этот свой религиозный бред, про то, что любовь бывает разных видов, наивысшая — любовь к Господу, ей надо предаваться, ей отдавать всего себя. Только такая любовь может спасти душу, только такая чиста и невинна… Обнял за талию.

Ловким движением профессионала, Макс уложил девицу прямо на каменный пол, навис над нею, навалился…

— Крест! — командовала Эльвира, — Крест должен мотыляться в ритм словам! Следи за этим. Рот и крест шевелятся в ритм!

Макс сверху и девушка на полу лежали крестообразно, раскинув руки в сторону. Ведь именно так посвящают в священники и монахини, так было задумано. Макс шептал ей в ухо проверенный текст, прислушиваясь к командам режиссера “Пауза!”, “Пошел!”, “Интонация вверх!”, “Голос вниз!” — модный коуч назвал бы это нейропрограммированием, психиатр гипнозом, а мадам Эльвира говорила “так бабка делала”.

А потом Макс перестал слышать наушник, его занесло, он лежал на этой девушке, сжимая запястья раскинутых рук, чувствуя свою полную власть над ней, чувствуя, как она дрожит под ним, говорил то, что думал, свое — он же отец этой несчастной, он должен позаботиться о ней, наставить и и научить, принять все грехи ее на себя…

Потом не говорил ничего и пришел в себя только, когда Эльвира сказала в наушник.

— Дело сделано. Слезай с нее сейчас же! Еще придет кто-нибудь…

Блин! Макс откатился прочь, на холодный каменный пол. Да никакой секс еще никогда его так не изматывал, как вот это, по выражению “номер два” — “духовное соитие”. Девица лежала не жива, ни мертва, пришлось ее еще тащить на скамейки, как бы не простудилась. Девица смотрела на Макса странно, с восхищением и поклонением — она получила свое, но только в такой странной форме, которой и представить себе не могла.

Физиологически, оргазм и религиозный экстаз весьма отличаются, но химическая природа того и другого очень похожа, те же химические вещества в мозгу определяют удовольствие. Возможно, медсестра-недоучка и не смогла бы научно и подробно описать это явление, но ее народные знания и богатый опыт давно убедили ее в том, как это работает, на практике.

— Пусть трахнется с Господом и поймет, что это тоже самое и даже круче, — по простому сказала Эльвира, когда еще планировали операцию.

— Надо дать девочке понять, что телесные удовольствия могут быть не больше тех, какие может дать обостренная духовность — в своей манере, культурно выразилась “номер два”

Макс был переключателем с одного на другое. Проводником. Медиумом по латыни. Вызвавшим сексуальную энергию девицы, принявший ее на себя и отправивший ее Тому, кто лучше знает, что с этой сумасшедшей делать. Это было непрофессионально, ненаучно, наверняка вредно для психики и девушки, и проводника, но что поделать, если судейский папаша, при должности и деньгах, такой дурак и мракобес, не отвел дочку к врачу!

С утра Макс отвел девицу и ее мать к, как выразилась Эльвира, “попам-специалистам”, изложил проблему девушки, сообщил, что он сделал все, что мог, чтобы обратить ее на праведный путь. Попрощался и исчез. Последний раз видела девица крепкие икры посланца божьего под, колыхнувшемся в повороте, длинным черным платьем…

Макс не являлся на работу целую неделю. Не отвечал на звонки. У него не было сил и желаний. Он повесил над кроватью распятие, а в кровати лежал с четками, перебирая их, и повторяя, заученные с бабушкой, молитвы… И не потому, что вдруг уверовал разумом и сердцем, а потому, что загипнотизировал сам себя. Такое бывает с неопытными медиумами, не знающими правил психической защиты.

В дверь звонили уже целый час. Не хотел вставать, но потом сполз с кровати и подошел к двери, спросил, кто там приперся.

— Блудница вавилонская, — раздался ответ.

Эльвира принесла с собой бульон и пирожки. Потащила его в ванную, мыла там мочалкой, пела песни, как маленькому. Потом кормила с ложки бульоном, давала откусить пирожок, просила ласково тщательно пережевывать. А Максик плакал о том, что он грешник. А хочет быть хорошим. Его бабушка учила быть хорошим, а он нарушил все заповеди, все… Хотя нет, еще никого не убивал. А мог бы — он ведь в армию добровольно отправился, чтобы научиться убивать людей…