– Вы?
– Ротмистр критически посмотрел на него. Человечек был одет в пиджак, сильно потёртый и тщательно застёгнутый вплоть до подбородка. Брюки на нём были с бахромой, шляпа рыжая от старости, смятая, как и его худое, голодное лицо.

– Нет, вы не нужны, здесь таких, как вы, много...
– сказал ротмистр, отворачиваясь от человечка.

– Значит, до свидания!
– Человечек пошёл к двери и оттуда тихо попросил: - Ежели что случится... вы известите в редакцию... Моя фамилия Рыжов. Я написал бы маленький некролог, ведь всё-таки он был, знаете, деятель прессы...

– Гм! некролог, говорите? Двадцать строк - сорок копеек? Я лучше сделаю: когда он умрёт, я отрежу ему одну ногу и пришлю в редакцию на ваше имя. Это для вас выгоднее, чем некролог, дня на три хватит... у него ноги толстые... Ели же вы его все там живого...

Человечек как-то странно фыркнул и исчез. Ротмистр сел на нары рядом с учителем, пощупал рукой его лоб, грудь и позвал его:

– Филипп!

Звук глухо отдался в грязных стенах ночлежки и замер.

– Это, брат, нелепо!
– сказал ротмистр, тихонько приглаживая рукой растрёпанные волосы неподвижного учителя. Потом ротмистр прислушался к его дыханию, горячему и прерывистому, посмотрел в лицо, осунувшееся и землистое, вздохнул и, строго нахмурив брови, осмотрелся вокруг. Лампа была скверная: огонь в ней дрожал, и по стенам ночлежки молча прыгали чёрные тени. Ротмистр стал упорно смотреть на их безмолвную игру, разглаживая себе бороду. Пришёл Тяп`а с ведром воды, поставил его на нары рядом с головой учителя и, взяв его руку, поднял на своей руке, как бы взвешивая.

– Не надо воды, - махнул рукой ротмистр.

– Попа надо, - уверенно сказал старый тряпичник.

– Ничего не надо, - решил ротмистр. Они помолчали, глядя на учителя.

– Пойдём выпьем, старый чёрт!

– А он?

– Ты ему поможешь?

Тяп`а повернулся к учителю спиной, и они вышли во двор.

– Что там?
– спросил Объедок, обращая к ротмистру свою острую морду.

– Ничего особенного. Умирает человек...
– кратко сообщил ротмистр.

– Избили его?
– поинтересовался Объедок.

Ротмистр не ответил, он пил водку.

– Как будто знал, что у нас есть чем поминки о нём справить, - сказал Объедок, закуривая папиросу.

Кто-то засмеялся, кто-то тяжело вздохнул. Дьякон вдруг как-то напрягся, пошлёпал губами, потёр лоб и дико взвыл:

– Иде же праведнии у-по-ко-я-ются-а!

– Ты!
– зашипел Объедок, - что орёшь?

– Дай ему в рожу!
– посоветовал ротмистр.

– Дурак!
– раздался хрип Тяп`ы.
– Когда человек кончается, нужно, чтобы тихо было.

Было достаточно тихо: и в небе, покрытом тучами, грозившем дождём, и на земле, одетой мрачной тьмой осенней ночи. Порой раздавался храп уснувших, бульканье наливаемой водки, чавканье. Дьякон что-то бормотал. Тучи плыли так низко, что казалось -вот они заденут за крышу старого дома и опрокинут его на группу этих людей.

– А... скверно на душе, когда умирает человек близкий...
– заикаясь, проговорил ротмистр и склонил голову на грудь.

Никто ему не ответил.

– Среди вас - он был лучший... самый умный и порядочный... Мне жалко его...

– Со-о святы-ими упоко-ой... пой, кривая шельма!
– забурлил дьякон, толкая в бок своего друга, дремавшего рядом с ним.

– Молчать!.. ты!
– злым шёпотом воскликнул Объедок, вскакивая на ноги.

– Я его ударю по башке, - предложил Мартьянов, поднимая голову с земли.

– А ты не спишь?
– необычайно ласково сказал Аристид Фомич.
– Слышал? Учитель-то у нас...

Мартьянов тяжело завозился на земле, встал, посмотрел на полосы света, исходившего из двери и окон ночлежки, качнул головой и молча сел рядом с ротмистром.

– Выпьем?
– предложил тот.

Ощупью отыскав стаканы, они выпили.

– Пойду посмотрю...
– сказал Тяп`а, - может, ему надо чего.

– Гроб надо...
– усмехнулся ротмистр.

– Не говорите вы про это, - глухим голосом попросил Объедок.

За Тяп`ой встал с земли Метеор. Дьякон тоже хотел встать, но свалился набок и громко выругался.

Когда Тяп`а ушёл, ротмистр ударил по плечу Мартьянова и вполголоса заговорил:

– Так-то, Мартьянов... Ты лучше других должен чувствовать... Ты был... впрочем, к чёрту это. Жалко тебе Филиппа?

– Нет, - помолчав, ответил бывший тюремщик.
– Я, брат, ничего такого не чувствую... разучился... Мерзко так жить. Я серьёзно говорю, что убью кого-нибудь...

– Да?
– неопределённо произнёс ротмистр.
– Ну... что же? Выпьем ещё!

– Н-наше дел-ло маленькое... выпил - да ещё-о!

Это проснулся и блаженным тоном пропел Симцов.

– Братцы?! Кто тут? Налейте старику чарку!

Ему налили и подали. Выпив, он снова свалился, ткнувшись головой в чей-то бок.

Минуты две продолжалось молчание, такое же тёмное и жуткое, как эта осенняя ночь. Потом кто-то зашептал...