— Вы его совершенно не знаете, чтобы так говорить, — Луиза покачала головой.

— Мне и не надо его знать, благодарю покорно. Хватило того времени, что я вынужден был терпеть его присутствие, — я говорил тихо, стоя рядом с ней, насколько позволяли пышные юбки и неотрывно смотрел на дверь. Если честно, не представляю Екатерину, точнее Софию, будет ли она Екатериной — это еще большой вопрос, юной девушкой. Сколько видел ее портретов, впечатлен я не был. Но, стоит признаться, что видел я ее на этих портретах лишь в зрелом возрасте. Луиза попыталась что-то ответить, но тут дверь начала открываться, и она замолчала, слегка подавшись вперед.

Мело на улице прилично. Офицер, который сопровождал гостей от последнего придорожного трактира до Петербурга, с трудом удерживал тяжелую дверь, которую у него из рук вырывал ветер, пытаясь одновременно удержать на голове шляпу. Не дожидаясь, когда дверь полноценно распахнется, в холл проскользнули две женские фигурки в обязательных, подаренных Елизаветой всем прибывшим женщинам, соболях.

— Какая жуткая погода, просто жуткая, — по-немецки воскликнула одна из женщин, скидывая с головы капюшон. Она еще была не старая, но и четырнадцатилетней девочкой не выглядела. Вероятно, это и есть мои дальняя родственница, урождённая Иоганна Елизавета Гольштейн-Готторпская, а ныне герцогиня Ангальт-Цербская. Определив, кто есть кто, я устремил взгляд на тоненькую фигурку, девичей стройности которой не могла скрыть богатая соболиная шуба. Видя, что я на нее смотрю, девушка так же, как и мать откинула капюшон, и сделав шаг в мою сторону, присела в глубоком реверансе. Старательно проговаривая каждое слово, она медленно проговорила по-русски.

— Доброго утра, ваше высочество.

— Добро пожаловать в Петербург. Надеюсь, ваше пребывание здесь будет ярким и запоминающимся, — на автомате я произнес в ответ, а София внезапно нахмурилась, откидывая со лба непослушные светлые кудряшки.

У меня же перед глазами в это время проносилось воспоминание.

— Bonjour, мonsieur… на улице погода была ничуть не лучше, чем сейчас, и мы ждали, когда разъедутся наши кареты. Светлые кудряшки, выбивающиеся из-под капора и искренняя улыбка… — J’apprends le francais et j’ai besoin de pratiquer… — она изучала французский язык и была рада, что может попрактиковаться, пусть даже в компании случайного незнакомца…

Я подарил ей солдатиков, и, пребывая в прострации от того, что только-только начал осознавать, что конкретно попал, то есть, стал попаданцем, потому что та девчушка, Фике, ее называли тогда Фике, никак не хотела ассоциировать с образом бездушной интриганки, который я нарисовал в своем мозге. Господи, и как мне быть, что теперь делать?

Луиза, видя, что я завис, и по какой-то непонятной причине выпал из реальности, решительно вышла вперед, предварительно ткнув меня острым локотком между ребер, прошипев при этом нечто нецензурное. Я охнул и пришел в себя, в то время, как Луиза приветствовала Иоганну. И чего я так разволновался? Какая разница, что собой представляет на самом деле София? Пока ни одна из прибывших девушек, включая и ее, не вызывали у меня желание утащить их куда-нибудь в закрытую нишу, чтобы потискать. Я потряс головой, прогоняя странные мысли, которые постоянно лезли в это утро в мою многострадальную голову. Это от недосыпа, я уверен. Нужно сосредоточиться, сегодня меня ждет весьма интересный вечер. Сквозь силу улыбнувшись, я еще раз поприветствовал дам, отмечая про себя, что сама София, кажется, меня не узнала, во всяком случае вида не подала, и просто влилась в поток тех девушек, которые уже гостили во дворце.

— Ваше высочество, ваше высочество, — тяжелая рука опустилась мне на плечо, и я, вырванный из сна таким варварским методом, подскочил, вертя головой и пытаясь сообразить, в какой вселенной нахожусь.

— Что? Где пожар? Надо бежать? — я наконец-то узнал Федотова, который стоял возле моей кровати, и упал на подушки, интенсивно растирая при этом лицо. — Чтоб тебя. Который час?

— Девять утра, ваше высочество, — ответил мой теперь уже адъютант, подошел к окну и резким движением открыл шторы.

— Боже, ну и гад же ты, — простонал я, закрывая глаза. — Я же только в шесть лег. Неужели нельзя было дать мне еще хотя бы пару часов поспать? — полежав так с минуту и не дождавшись ответа, я раздраженно отбросил в сторону одеяло и сел, глядя на Федотова, который с невозмутимым видом смотрел в этот момент на то, как Румберг готовит для меня одежду и одновременно устанавливает умывальные принадлежности. К тому, что я каждое утро умываюсь и зубы чищу, вроде бы все уже привыкли, а некоторые и переняли эту привычку. Я никого не заставлял, просто на вопрос, зачем я этим занимаюсь, ответил, что подобные процедуры меня бодрят.

— Вы будете сегодня надевать камзол, ваше высочество? — спросил Румберг. Спрашивать, что я буду надевать, тоже вошло уже у него в привычку, потому что лучше один раз спросить, чем быть посланным. Однако в последнее время мне не нравилось его настроение. Казалось, что все в Петербурге раздражает Румберга и многие мои поручения он выполняет через силу. Нет, до открытого демарша пока не доходило, но все чаще и чаще я задумывался над тем, чтобы заменить слугу, а Румберга вместе с Крамером отправить в Киль. Пусть они там займутся… ну, к примеру… О, они там займутся охраной лесов от браконьеров. Поручу им создать специальную службу, с выделением определенной сумму из дохода герцогства. И периодически буду запрашивать аудиторские проверки, чтобы жизнь медом не казалась. Все, решено. Как только найду подходящего слугу, сразу же и напишу указ. Слава Богу, на него мне никаких разрешений ни от кого не требуется, потому что я все еще герцог, а герцогство все еще якобы независимо от воли других стран. — Ваше высочество, — я вздрогнул и уставился на Румберга. Надо же, настолько задумался, что не заметил, как задремал.

— Нет, не буду. Точнее, я одену камзол только на ужин. К счастью, сегодня никто вроде бы не приезжает, встречать никого не надо и присутствовать на обеде в честь новой гостьи тоже не требуется, — я снова протер лицо, пытаясь таким образом заставить открыться постоянно закрывающиеся глаза. Посмотрел на подушку, затем перевел взгляд на Федотова. — И что у нас случилось плохого, Василий Макарыч? Наверняка нечто из ряда вон выходящее, что ты поднял меня, не дав отдохнуть как следует, — я даже не скрывал сарказм, сползая с постели и направляясь в уборную. Когда я вышел из комнаты раздумий, то увидел, как девица из дворовых, ловко меняет на постели белье, которое я приказал менять ежедневно, и заправляет кровать, набрасывая сверху бархатное покрывало. — Подозреваю, что скоро менять белье будут независимо от того, нахожусь я в постели, или уже нет.