Собственно, логика моего папы тоже была вполне понятна. В свое время он служил в наших сухопутных войсках. И в юношескую память намертво врезался образ лесной поляны на таком же точно полигоне, сплошь усеянной молодыми подосиновиками, в которых их бравый отряд из десяти человек умудрялся весьма успешно прятаться четверо суток, притворяясь грибами, пока их противник по военным учениям безрезультатно рыскал в кустах.

А посему, ориентируясь на радужные воспоминания его сломанной военной службой психики, мы дружно шли в чащу, на встречу приключениям и храбрым пулеметчикам.

Вот они то и вышли на нас из леса, со своим оружием наперевес, пол суток спустя.

Ведь именно столько времени, в итоге, плутала по незнакомой лесополосе наша безбашенная семейка.

Не, сперва мы даже не поняли, что заблудились! Папа уверенно вел нас по солнцу. И по мху на соснах. И по муравейникам… По последним, кстати, в прямом смысле этого слова! Да мне весь филей сожрали, пока я из них выбиралась!

Иногда нам попадались хилые корявые моховики. Отец радостно прыгал вокруг них и показывал пальцем: «Вот! Я же говорил! Это еще что! Сейчас целые поляны грибов пойдут!» Но, вместо этого, пошел дождь.

Сперва с неба сыпалась просто противная водяная пыль, а потом начался настоящий ливень, который без лишних усилий поливал наши несчастные головы сквозь редкие ветки сосен и смывал наш, уже порядком затасканный интузиазм. Пройдя, для приличия, еще энное количество лесо-метров и промокнув окончательно, мама корректно уточнила «На кой ху# мы ходим по этому долбанному лесу уже пятый час? Нет тут никаких грибов! Ребенку скоро спать пора ложиться! Поехали домой. И пошел ты на-туда же со своими грибами».

Для приличия, папа поогрызался и поорал что-то про то, кому именно нужны были полторы тысячи банок маринованных опят и столько же сушеных подосиновиков. А потом, наша дружная и любящая семья споро развернулась в обратную сторону.

Вот тут то и выяснилось, что, собственно, никто толком не знает, какая сторона у нас сейчас обратная. Кругом был совершенно одинаковый мокрый лес. И ни одного ориентира.

Наш, наученный Родиной матерью и жестким прапором офицер запаса, повел нас обратно по все тем же ориентирам.

Но, то ли солнце стало плохо видно, то ли муравьи, с матюками перетащили куда-то свои муравейники по итогам нашего вандализма, но долгожданный выход из леса никак не находился.

Вечерело. Мы грустно брели по лесу, со злостью пиная крепкие боровики и подосиновики, которые, теперь, и правда регулярно попадались нам по дороге. На основании этих примет стало окончательно ясно, что не той дорогой мы идем, товарищи! Ужасно хотелось кушать. И пить. За спинами моих родителей уныло болтались пустые рюкзаки, чьим единственным предназначением на эту поездку было вместить в себя все то мифическое количество грибов, которое самоуверенно пообещал нам папа. Собственно, кроме этих пустых обещаний, такого же пустого термоса и запаха съеденных вареных яиц там ничего и небыло. От этого становилось еще грустнее. И тревожнее.

Наверное, чтобы хоть как-то отвлечься от этих невеселых мыслей я и сорвала тогда первый гриб. Родители грустно посмотрели на меня, а потом друг на друга. В их взглядах явно читался вопрос, в кого из них я уродилась таким долбоящером. Мама думала на папу. Папа, судя по всему, на тещу. Потому что думать что-то плохое про маму всегда было как-то страшно. Особенно в лесу и без свидетелей. И с ножом для подрезания грибов, многообещающе зажатым в ее руке.

А я молча сорвала еще один гриб.

Родители снова вздохнули, и мы медленно побрели дальше. Дождь прекратился, лес укутался в серые промозглые сумерки. Чаща наполнилась новыми звуками и шерохами. Темнело так быстро, будто по верхушкам сосен бежал невидимый человек с огромным покрывалом, которое, как черный балдахин, укрывало лес ночною тьмой.

Довольно быстро стало понятно, что продвигаться дальше ночью не рационально. Мама, правда, пыталась отрицать очевидное и продавить авторитетом, но тут папа, впотьмах, весьма удачно подвернул ногу и, тут же, гордо предьявил свой контраргумент. На этом наш геройский поход и потерпел свое окончательное поражение!

Еще одна счастливая случайность заключалась в том, что папа, оказывается, уже полгода как врал маме, что бросил курить! И, хотя, теперь, после разоблачения, его ждала неминуемая и жестокая смерть, но именно благодаря этому мы смогли разжиться хиленьким костерком и возможностью просушить хотя бы носки.

Предки устало плюхнулись на землю, вокруг, наконец-таки, разошедшегося огня. А я, как и все нормальные дети, именно в этот трагический для моей семьи момент словила в задницу очередное шило. Уставшей я себя не чувствовала, есть мне все равно ничего дать не могли. И тогда я решила развлекать себя сама!