– Ты вчера обещала мне свидание. Давай после уроков сходим куда-нибудь?

Я кивнула, рдея от радости и немножко от смущения.

– Ну раз обещала… надо выполнять обещания… давай.

Господи, хоть бы я не выглядела сейчас, как счастливая дура! Впрочем, и он явно был доволен. Даже улыбался чуть шире.

– Тогда встречаемся сразу после уроков, да? А где?

– Давай в сквере за школой? Видел, может, с торца школы есть скверик? Там фонтан ещё, скамейки…

Он кивнул.

– Договорились. Давай сдам? – Дима взял мою ветровку.

И тут как раз наша очередь подошла к самому окошку, и я увидела, что перед нами стояла Женька Зеленцова. Сама не своя от радости, я её даже не сразу заметила.

Сдав куртку, она стрельнула в меня коротким, но убийственным взглядом и прошла мимо. Впрочем, такая ерунда не могла омрачить моей радости. Это даже, наоборот, хорошо, что она всё слышала. Пусть знает, что все пути к Гольцу свободны. Может, хоть теперь успокоится.

Дима подошёл ко мне, вложил в мою ладонь номерок.

– Тебе сейчас куда?

– На третий, у нас химия сейчас.

– А мне на второй, идем?

Мы с ним поднялись на два пролета и, не сговариваясь, остановились.

– Не хочется идти на урок, – вдруг признался он и посмотрел так, что сердце скакнуло к горлу, а потом ухнуло вниз. Потому что сказал он это не так, как завзятый прогульщик, которому учиться лень. Нет. Он произнес это по-особенному, с подтекстом, который я сразу ж уловила. «Не хочу уходить от тебя» – вот что было в его словах.

– Мне тоже… – ответила я серьезно.

Но звонок, как проклятье какое-то, опять всё испортил.

Я поднялась на третий этаж, торопливо подошла к кабинету химии и облегченно выдохнула – Ольга Юрьевна опаздывала. И тут же с порога услышала:

– А больше тебе ничего не переслать? – повысив голос, высказала Женька.

– Не хочешь пересылать, так покажи, по телефону, из своих рук, я тогда, так и быть, даже извинюсь перед тобой, – прищурившись, что-то требовала от Зеленцовой Филимонова.

– Ничего я тебе показывать не обязана! Иди к черту! – огрызалась Женька. – Может, тебе еще пароль от своего акка дать?

– Так я и знала. Трепло ты, Зеленцова, если не сказать похуже. Таких скринов я могу нафотошопить сколько угодно. Может, Ларионова и ни при чем. Она вот говорит, что это ты всё сочинила.

– Ага, и про её отца тоже я сочинила? – отбивалась Женька.

– А ты не смешивай теплое с мягким, – пожала плечами Филя. – Я бы тоже не афишировала на ее месте такую родословную.

– Слав, ну хоть ты скажи! – обратилась к Гольцу Зеленцова. – Тебе-то я переслала сообщение наст… от нее. А не скрин…

– А что это меняет? Мне вообще фиолетово, что Ларионова писала про Гольца. Ты мне покажи ее слова обо мне, – настаивала Филя.

Остальные заинтересованно молчали. Я тоже замерла на пороге.

– Ничего я тебе показывать не должна! – повторилась Женька, вся пунцовая, особенно в сравнении с сидящей рядом Бусыгиной, бледной, аж зеленой.

– Всё с тобой ясно, – хмыкнула Филя.

– А мне неясно, – вступил Шлапаков. – Я хочу знать, кто меня назвал…

Он выматерился.

– Я тоже, – поддакнул Окунев.

– Ну, дерзайте, – усмехнулась Филимонова.

– Короче, так, Зеля, – изрек Шлапаков. – Или ты нам показываешь переписку с Ларионовой в телефоне или все мы понимаем, что ты у нас…

Шлапаков снова выматерился.

Женька сидела, окаменев, и молчала. Только щеки полыхали.

– Народ, так вот кого надо игнорить! – он положил ей на голову ладонь.

– Отвали! – взвизгнула Женька, сбросив его руку. А потом увидела меня – я стояла в дверях, наблюдая всю эту сцену – и ее буквально перекосило от лютой ненависти.

Мне хотелось ей сказать: «Жень, ты совсем уже? Ау! Это ты всё придумала, насочиняла, наврала с три короба, а когда всплыло – виновата опять я. Где логика?».

Но что ей ни скажи – она сейчас просто ничего не поймёт…

Весь день я сидела как на иголках. Да, радовалась, ждала, предвкушала, но и нервничала. Как всё пройдет? Как себя вести? Плохо, что у меня с собой нет ни пудры, ни помады! Я, может, бледная, как моль. И ногти... ну, почему я не накрасила вчера ногти?

***

В столовой наши устроили очередной цирк. Теперь все садились подальше от Женьки, кроме, разумеется, Лиды Бусыгиной. Она мужественно демонстрировала свою верность Зеленцовой, правда, беспрестанно чихала, кашляла и шмыгала носом, а Женька кривилась, морщилась и отворачивалась от верной подруги.