Наши восприняли новость на "ура". В кабинете сразу поднялся радостный галдеж. Классную буквально забомбили вопросами:

– Александра Михайловна, а родители чьи-нибудь будут? А какие там условия? А кормить будут или с собой брать? А если дождь?

– Там благоустроенные корпуса, не переживайте. Кормить будут, но и с собой взять что-то будет не лишним. С нами обещали поехать мама Лены Барановой и папа Жени Зеленцовой. Женя, Лена, так ведь?

Я хотела под шумок потихоньку смыться. Что толку слушать про их сборы, если все равно поездка мне не светит? Но классная тормознула меня на пороге, заставила вернуться на место и принялась агитировать, как будто ей не все равно.

– Таня, это же последний год! Сама потом жалеть будешь. Жизнь и так вас скоро разбросает… Ребята, что вы молчите?

– А мы не хотим, чтобы она с нами ехала, – отчетливо произнесла со своего места Зеленцова.

Александра Михайловна захлопала глазами.

– Как это?

– Кто мы? Ты, Зеленцова, за себя говори, – подала голос Филимонова. – Мне вот, например, все равно.

– Женя, почему ты так сказала? – расстроилась классная. – Вы же были лучшими подругами! Таня, почему Женя так говорит? Что у вас случилось?

Александра Михайловна у нас как будто в своем коконе живет. Она – мечтательница по типу Манилова, правда, активная. Неуемная энтузиастка с кучей дурацких идей. И при этом настолько сентиментально-ранимая, что я лично диву даюсь, как она еще дожила до своих сорока пяти лет и не сошла с ума, а то и не умерла от инфаркта. Вот честно, она плачет по всяким пустякам. От обычного мата падает на стул в полуобмороке.

Это Шлапаков однажды на уроке играл тайком в телефоне и нечаянно выругнулся вслух. Так мы до самого звонка её хором успокаивали.

А в другой раз к ней заявился чей-то папаша и наехал за несправедливо выставленную «четверку» вместо якобы заслуженной «пятерки». Мужик был резок, но не более. Но Александра Михайловна распереживалась так сильно, что ей скорую вызывали.

Не то чтобы я считала ее ненормальной, но с такими людьми мне сложно общаться.

– Так вы у Зеленцовой и спросите, – сказала я. – Она вам всё в красках расскажет. Вряд ли правду, конечно, но зато с чувством, с толком, с расстановкой.

В классе повисла пауза. Я взяла сумку, встала и ушла. Ну, не хотелось мне выслушивать эти её охи и ахи. Это ее наивное до тошноты: ребята, давайте жить дружно! Помиритесь ж скорее!

И что странно – мне ничуть не было обидно от слов Зеленцовой. Ни злости, ни раздражения, вообще ничего такого я не испытывала. Как будто Рощин зарядил меня мощнейшим позитивом на много часов вперёд, и ничто не могло испортить мне настроение. Хорошо хоть я перестала улыбаться без видимой причины, как дурочка.

Вечером я снова проверяла аккаунт лже-Рощина, но больше никакой активности там не наблюдалось. Да плевать, отмахнулась я. Розыгрыш, конечно, тупой и подлый, но зато если бы не он, Дима не позвал бы меня на свидание. Так что этому шутнику еще спасибо надо сказать.

***

Утром я проснулась всё в том же радостном возбуждении. Даже сама поразилась, как мало, оказывается, мне надо для счастья. И в школу я мчалась чуть ли не вприпрыжку, совсем слегка досадуя, что уроки с 11 «А» у нас не пересекаются. Я ещё вчера сверила расписание. Когда у нас на втором этаже уроки, у них – на третьем и наоборот.

Только два последних уроках – на сдвоенной физкультуре – мы будем заниматься вместе. Но, во-первых, у нас ведь мальчики – отдельно, девочки – отдельно. Их физрук, скорее всего, погонит парней на стадион, а наш Попович будет мариновать нас в спортзале. А во-вторых, последний урок ещё дождаться надо, целый день пройдет. То есть мы с ним никак не встретимся до четвертой перемены.

Однако томиться не пришлось. Дима сам поджидал меня на крыльце школы. Просто стоял, сунув руки в карманы, и прицельно высматривал всех, кто заходил в школу. Вид у него был сосредоточенный и ждущий, и когда он увидел меня – улыбнулся.

Улыбался он, конечно, очень по-своему – совсем слегка приподнимал один краешек губ. Не как я – во все тридцать два. Но меня и это вполне устраивало. Ведь из всех он улыбнулся только мне одной.

– Доброе утро, – поздоровался он, когда я поднялась по ступенькам.

– Привет, – ответила я.

В фойе мы вошли вместе, снова обеспечив всем прекрасный повод для сплетен. На нас пялились, оборачивались, украдкой кивали в нашу сторону, но Рощин будто не замечал всей этой возни.

– Как настроение? – поинтересовался он, когда мы подошли к окошку гардеробной, где уже скопилась приличная очередь.

– Отличное, – ничуть не соврала я.

– Я рад. А какие планы на сегодня? – спросил с явным намеком. И я немедленно просияла.

– Надо свериться с ежедневником, – пошутила я, а потом спросила: – А что?