Председательствовал во главе стола сам Ульянов-Ленин, озаренный ярким светом и в окружении сотен красных флагов, пошитых из бархата. И по правую руку от него восседал Феликс Эдмундович Дзержинский, и лежали перед ним каменные скрижали. Смотрел он строго и сурово на Ильичева и записывал, глядя на него, что-то золотым пером в скрижали. А по левую руку от Ленина восседал, как ни странно, Самеди Преваль, гаитянский колдун с вороньими крыльями за спиной, даже во сне не прекращающий своих кошмарных песнопений.

— Полковник Ильичев, — вопросил сурово Дзержинский, отложив на время скрижаль. — Как же вы допустили столь досадный проступок? Вы ведь едва не сорвали мировую революцию…

И тут Ильичев проснулся.

— Петрович, приходи в себя, спящая красавица, мать твою. Нет времени в обмороках валяться!

Ильичев открыл глаза и обнаружил себя на скрипучем кожаном диване в собственном кабинете. В окна, вместе с утренним бризом и шумом моря, проистекал приглушенный рассвет.

Над ним склонился Железняков.

— Хорош разлеживаться. — Особист рывком привел его в вертикальное положение. — Тут такое творится!

— Сергей Иваныч, это со мной, похоже, такое творится… — Ильичев схватился за голову, отозвавшуюся медным гулом.

Перед глазами все поплыло.

— Это ты про вчерашнее, что в баре было? — Железняков подошел к столу, налил из графина стакан воды и бросил в него таблетку.

Вода запузырилась.

— Так то американцы попытались ликвидировать Преваля. Чуть, гады, всю операцию не сорвали. Хорошо опергруппа вовремя подоспела. На, выпей.

Железняков сунул стакан с успокоившейся водой Ильичеву.

— Это что?

— Из нашей спецаптечки, мгновенно протрезвеешь.

— Сергей Иваныч, мне после вашего колдуна, похоже, ни одна аптечка не поможет!

— Петрович, мне сейчас не до этого. Ты чего видел — ворону и кучу черных?

— Ну да. — Ильичев оторопело уставился на особиста.

— Пей, — приказал тот. — Это все оттого, что рядом с колдуном был.

— А ваших я как красноармейцев с огненными шашками видел, — пролопотал Ильичев и проглотил содержимое стакана.

В голове сразу прояснилось.

— Ух ты, здорово! — искренне восхитился Железняков. — Ладно, Петрович, не до этого сейчас. Упустили мы вчера одного, всю ночь по окрестностям рыскали. А час назад его наш радиоперехват засек. Информирует, сволочь, свой Пентагон. Надо срочно брать его, но без шума. Так что поедешь со мной.

Ильичев, пришедший в себя, вытащил из сейфа бластер, сунул его за пояс и бросился на выход за Железняковым.

Перед штабом стоял открытый «уазик», горящие фары которого клином разрывали предрассветный сумрак. Железняков прыгнул за руль и, стоило Ильичеву коснуться сиденья, вдавил газ до упора. Взвизгнув покрышками, машина сорвалась с места.

— Сергей Иваныч! — Ильичев вцепился в раму над головой. — Ты мне скажи, что все-таки происходит, а то вчера мне этот твой Преваль такого понарассказывал…

В свете фар перед ними металась тропическая зелень и дорожные указатели. На каждом ухабе «уазик» взбрыкивался как бешеный конь, и Ильичев едва не прикусил себе язык.

— Про богов, что ушли, рассказал, про Великое Ничто, — продолжил он, стоило им выскочить на относительно ровное прибрежное шоссе. — Неужели это все правда?

— Правда, Петрович, правда. — Железняков гнал машину, не отрывая взгляд от дороги. — Помнишь, ты меня спрашивал, почему такие, как твой Петров, появляются? Потому что нет в них веры, только пустое повторение заученных фраз. Вот таких-то Великое Ничто и хватает первых. Все от бездуховности. А бездуховность — она отчего? От того, что вера должна чем-нибудь поддерживаться. Христианам в этом плане раньше легче было — чуть что удивительное случилось, сразу чудом божьим объявляют. Но и у них лимит закончился. Нет веры у людей, хоть ты тресни. А потому, что не видят они высшей силы. И у нас так же. Кто такой Ленин для наших детей? Бородатый мужик с картинок в книжках. Сто лет уж со времен революции прошло, как им с него пример брать, если он только в книжках и есть?

Дернув руль, Железняков увел машину с шоссе на едва заметную среди деревьев просеку. По лобовому стеклу «уазика» захлестали ветки.

— А Преваль, Петрович, великий ганган, что есть знатный гаитянский колдун. И ему что мертвого из могилы поднять, что призвать в наш мир дух давно умершего — раз плюнуть. Хотя для последнего помощь наших спецов тоже нужна… Да только главная его задача — не допустить в мир то самое Великое Ничто, ибо после него только ничего в нем и останется. Все остальное, что про вуду сказывают, — гнусная западная пропаганда.

«Уазик» выскочил на вырубку, посреди которой стояла заброшенная вилла. Перед ней кучковался пяток людей в штатском, но с оружием.

— Кузьмичев, — заорал Железняков, встав в полный рост. — Чо на хрен тут у вас за базар-вокзал?! Где янки?

— Товарищ майор. — Из домика выскочил парень в камуфляже. — Опоздали, он как радиопередачу закончил, отравился.

Железняков матерно выругался.

— Что передал?

— Сейчас расшифруют, мы его ноутбук и передатчик в особый отдел уже отправили.