И праздник начался. Я дочку на руки взяла, нарядную, в белом платье и смешном ободке. Она тут же припала ко мне, обнимая, и залепетала:

— Ма-ма-ма-ма!

— Здесь мама. И папа здесь. Вон наш папа, танцует лезгинку, — кивнула я, указывая на Шерхана.

А он и вправду танцевал. Я его таким и не видела никогда, замерла, восхищённо вглядываясь. Таким грациозным он был, так ему шел этот танец, красивый, смелый, четкий.

А потом к Шерхану его отец вышел, и тоже танцевать начал. И Анвар тоже.

И ещё кто-то из его ребят, и ещё. Иман хлопала в ладоши, улыбаясь, а я ее к себе прижимала. А потом пошла с гостями своими здороваться.

— Лизкаааа, — Люда, с бокалом в руках, обняла меня за плечи, — счастливая ты! Я так за тебя рада!

— Спасибо, — улыбнулась я, — и за то, что приехала.

— Такое событие грех пропустить. Тем более, с таким красавчиком рядом, — она повернулась к Чабашеву и подмигнула ему. Давид хмыкнул:

— Польщён, леди, вы прекрасны, спору нет, но сегодня я предпочитаю крепкие напитки и одиночество.

Людка фыркнула:

— Слыхала? Вот из-за таких потом у нормальных баб комплексы вырастают.

— У тебя для этого не одной причины, — улыбнулась я.

После танцев гости все за столы расселись. Дочку ближе к вечеру мама Имрана пошла укладывать в кроватку. С ней мы, пусть и не сразу, но общий язык нашли, начали уважать друг друга, и Иман бабушку любила очень.

— А теперь, пока все ждут торт, предлагаю слинять, — Имран положил мне руку на колено, приподнимая подол платья.

— Неудобно, — замялась я, — гости, родня..

— Ничего, они едят и веселятся. А у нас с тобой брачная ночь по плану, переходящая в утро.

Он поднялся, протягивая ладонь, и подмигнул заговорщески.

И я пошла за ним следом.

Чабаш

Мелкая уже бегала. Платье пушистое, носочки кружевные, все дела. А белобрысая какая, ужас просто, глазищи голубые в пол-лица, бантики на голове, кудряшки блондинистые.

— Плилет, — сказало мне белобрысое чудо и уставилось любопытно.

Я растерялся. Чужие дети, конечно, растут быстро, но я не ожидал того, что Иман уже может произносить слова, причём понятные.

— А ты точно имеешь к ней отношение? — осторожно спросил я у Шерхана. — Ты себя в зеркало видел вообще?

Он здоровый, меня даже выше, глаза чёрные, руки мускулистые в татуировках, Иман в его руках кажется нарядной куклой.

— Щас плюну на законы восточного гостеприимства и вон выставлю, — обещал он.

— Ладно, ладно, — покладисто согласился я. — Где там твоя женщина…

Уже сколько лет знакомы, а ревновать продолжает, видимо, по привычке. Я прошел через комнаты первого этажа большого дома и тихонько постучался в спальню. Сегодня Лиза гостей принимает полулежа, и ей это простительно.

— Заходи, — позвала она.

Сидит на кровати поджав ноги. Любуется. Я подошёл и тоже принялся рассматривать внимательно. Младенец, как младенец. Этот точно на папашу будет похож. Волосы на макушке уже темненькие, рожа насупленная и даже как будто немножко злостная.

— Красивый, правда?

— Он просто восхитителен, — кивнул я и в кресло сел. — Ты же не заставишь меня его держать?

— Давид, ты не изменяешь традициям, — мягко засмеялась Лиза.

Маленький Имранович, каюсь, как его назвали я уже забыл, на меня зыркнул сердито, а потом рот открыл и начал орать. Удивительно громко, для существа, которому и пары недель ещё нет. Лиза на руки его взяла, отвернулась и приложила к груди. Подумать только, ещё недавно её муж готов был меня убить, а теперь приличия, как другу семьи, позволяют рядом находиться в такой интимный момент.

Самого кормления мне не видно, только кусочек темноволосой детской макушки и маленькую ступню, которой ребёнок зачем-то дёргает. На меня быкует, догадался я, точно, весь в папашу.

Смотрю на них, и неожиданно горько вдруг стало. Потому что понимаю — у меня такого не будет. Ни милой Мадонны жены, ни маленького, злобного, но все равно милого младенца.

— Уснул, — шепнула Лиза и Имрановича осторожно уложила на кровать.

Я почувствовал неожиданную неловкость, все же лишний я на этом празднике жизни, не стоило приезжать.