– Кто там?
– спросил папа из-за двери.

– Открой скорее, - горячо сказал Миша, - это я. Я стихи написал, очень ловко.

– Поздравляю, продолжай, - пробормотал папа.

– Так я хочу прочитать тебе!

– После прочитаешь...

– Я сейчас хочу!

– Мишка, отстань!

Миша наклонился к скважине дверного замка и прочитал стихи, но вышло так, как будто он в колодец кричал, - папа не ответил ему.

Это окончательно обидело Мишу, он снова тихонько ушёл в свою комнату, минуту постоял у окна, прижав лоб к холодному стеклу, а потом сел за стол и начал писать то, что думал.

"Папа обманул меня, что если писать дневник, так будет интересно, ничего не будет. Это он, чтобы я ему не мешал. Уж я знаю. Когда мама сердится, он называет маму злая курица, а сам тоже. Вчера я играл в кегли его серебряным портсигаром, так он рассердился получше мамы. А сам говорит. Они оба такие. Когда Нина Петровна, которая поёт, разбила чашку, так они сказали: это ничего и пустяки, а когда я чего-нибудь разбиваю, так они говорят сто слов".

Вспомнив, как несправедливо обращаются с ним папа и мама, Миша едва не заплакал, так жалко ему стало и себя и папу с мамой; оба они такие хорошие, а с ним не умеют хорошо вести себя.

Он встал и снова подошёл к окну: на карнизе сидел, ощипываясь, мокрый воробей. Миша долго смотрел, как он прихорашивается, разглаживая жёлтым носом русые свои перья, около носа они заершились у него, точно усы у папы.

Потом Миша подумал стихами:

Ножки у птички

Тонкие, как спички.

Глазки - точно бусинки,

Русенькие усики.

Дальше стихами не думалось, но и этого было достаточно. Миша почувствовал гордость собою, подбежал к столу, записал стихи и приписал ещё:

"Стихи писать очень просто, нужно только посмотреть на что-нибудь, вот и всё, а они уж сами сложатся. Пускай папа не форсит, я тоже захочу, так буду писать книжки, да ещё стихами. Научусь ставить знаки препинания и "ять" где надо, вот и буду. Рама, мама, упряма, дама. Из этого тоже можно сделать стихи, а я не хочу. Я не буду писать стихи и дневник тоже. Если вам не интересно, так и мне тоже, и не надо заставлять меня писать. И, пожалуйста, не приставайте ко мне".

Мише стало так грустно, что он чуть-чуть не заплакал, но в это время пришла учительница Ксения Ивановна, маленькая, румяная, с жемчужными капельками тумана на бровях.

– Здравствуй, - сказала она.
– Отчего ты такой надутый?

Миша важно нахмурил брови:

– Не мешайте мне!
– проговорил он папиным голосом и написал в тетрадке:

"Папа называет учительницу курносенькой девчушкой и что ей ещё надо в куклы играть".

– Что с тобой?
– удивилась учительница, растирая кукольными лапками свои розовые щёки.
– Что ты пишешь?

– Нельзя сказать, - ответил Миша.
– Это папа велел написать дневник и всё интересное, о чём я думаю. Обо всём.

– Что же ты придумал интересного?
– спросила учительница, заглянув в тетрадку.

– Ещё ничего нет, только стихи, - сказал Миша.

– Ошибок-то, ошибок!
– воскликнула учительница.
– Стихи, да. Ну, это, конечно, папа сочинил, а не ты...

Миша снова обиделся: что такое? Никто не верит ему! И сказал учительнице:

– Если так, тогда я не буду заниматься!

– Это почему-с?

– Потому, что не буду!

Тут учительница прочитала то, что Миша написал о ней, покраснела, взглянула в зеркало и тоже обиделась:

– Ах ты, и про меня написал, вот как! Это правда, что папа говорит?

– Вы думаете, он вас боится?
– спросил Миша.

Учительница подумала, ещё раз взглянула в зеркало и сказала:

– Так не хочешь заниматься?

– Нет.

– Хорошо. Пойду спрошу, как посмотрит на это мама.

Она ушла.

Миша посмотрел вслед ей и стал писать: "Я накапризничал Ксении Ивановне, как мама папе, пусть она не пристаёт и не мешает. Если меня никто не любит, то всё равно. Потом я извинюсь перед учительницей и тоже запишу в тетрадку. И буду писать целый день, как папа, и никто меня не увидит. И обедать не буду никогда, даже когда на сладкое печёные яблоки. Не буду ночью спать, всё пишу-пишу, и пусть мама утром говорит мне, как папе, что я изведусь и у меня будут нервы. И плачет. А мне всё равно. Если меня никто не любит, так уж всё равно".

Он едва успел дописать, как в комнату вошла мама с Ксенией Ивановной; мама молча взяла у него тетрадку, и её милые глаза, улыбаясь, стали читать Мишины мысли.

– Господи, - тихонько воскликнула она.
– Ах, какой... Нет, это нужно показать отцу!

Она ушла с тетрадкой в руках.

"Накажут!" - подумал Миша и спросил учительницу:

– Наябедничали?

– Но если ты не слушаешься...

– Я не лошадь, чтобы слушаться...

– Миша!
– вскричала учительница, но Миша сердито продолжал: