Чириков уселся за стол, и, взяв гусиное перо, стал выписывать ровные строчки, мучительно размышляя как решить прорву задач, связанных с экспедицией. Больных солдат много, их надо разместить и лечить хорошо, ибо четыре сотни пополнения высылать нужно, а где их брать неведомо, и кроме больных служивых под рукой никого нет. Ногайцы обещались прийти к августу пятью сотнями — целый полк, да казаков яицких будет столько же, но скорее меньше — малолюдны их городки, не Дон ведь.

— «Гулящих женок» где мне сыскать два полных десятка, чтоб в портомойне там трудились, — Чириков кхекнул, раздумывая над неожиданно появившейся проблемой.

Понятно, солдаты за год без женской ласки оголодали дюже. А раз там порт будет, и караваны от Хивы пойдут, то и посад появится, церковь нужна и кабак. Постоялый двор опять же, склады, дома для жителей. Где на все это бревна и доски набрать, а людишек найти?!

Комендант ведь только за гарнизон отвечает, за служивых, бастионы с казармами. А именно ему самому надлежит всеми другими делами заниматься — царь, если что, спуска не даст…

— Что же ты, тархан Доржи, уклоняешься от встречи со мною, в степи пытаешься скрыться? Стада твои откочевали далеко ли? И почему ты своих нукеров мне не прислал, и проводников?! Али умысел злой утаил, и решился мне перечить, оружие супротив поднять?!

Бекович говорил негромко, но понимал, что даже самые тихие его слова звучат для кайсацкого тархана погребальным колоколом. Данника Аюки-хана изловили казаки — он просто не успел откочевать в сторону, ведь теперь не изменник Манглай-Кашка вел армию, а Ходжа Нефес. Так что казах попался именно в тот момент, когда считал себя в безопасности.

— Что ты, коназ, я весь в твоей воле, только жара воспрепятствовала мне прийти с нукерами в твою армию…

— Или повеление Аюки-хана, прямо приказавшего тебе не оказывать мне помощь, — Бекович усмехнулся глядя на смертельно побледневшее лицо тархана. И решил надавить еще сильнее, чтобы этот мелкий племенной вождь осознал полностью, в какую смертельную ловушку он попал по чужой воле, оказавшись зажатым между жерновами.

— Аюка-хан данник великого «белого падишаха». Он, потерявший знамя, жен, печать, что захвачены ногайцами, может ненавидеть меня сколько угодно, что я не оказал ему помощь. Его право!

Бекович прикрыл глаза, чувствуя, как накатил мутный поток непонятно откуда взявшийся ненависти. С трудом обуздал ее, понимая, что сейчас черты его лица исказились.

— Но этот старик выжил с ума — я выполняю повеление царя Петра, и препятствуя мне, он наносит ущерб его планам. А за такое и смерть будет мягким наказанием. Вот грамота Аюки — он отправил ее Шергази-хану. А вот охранная грамота хана хивинского, которую он даровал своему шпиону Манглаю-Кашке, которого ты видел у моей палатки — его сегодня вместе с людьми казнят за предательство.

Связанных калмыков он специально поставил на колени, за ними воткнули в землю их копья.

— Посмотришь на них, когда головы насадят на копейные древки, и сделаешь для себя выводы!

Тархан побледнел еще сильнее, хотя, казалось, такое было невозможно — но внимательно изучил лист бумаги и шелковую тряпицу. И почтительно вернул их обратно, стараясь, чтобы на них не попали капли пота, что обильно капали с его лба. А Бекович задумался, сидя с непроницаемым лицом — он отчаянно блефовал — грамота Аюки, попади она в руки Петра, ничего не даст — царь не пошлет на союзных ему калмыков войска, хотя старый хан попадет под сильнейшее подозрение крайне недоверчивого царя. Да и отбрешется повелитель калмыков, свалит все грехи на своего незадачливого посланника, что признался в том, что является хивинским шпионом.

Врет, собака — это он так своего хана выгораживает!

Так что приходится мистифицировать дальше, раз пошла такая игра. Ему самому нужны любые союзники, любая помощь в борьбе против хивинцев пойдет на пользу. Хоть и слабо будет это усилие, но ведь известно, что лишняя соломинка может сломать хребет верблюда.

— Калмыки отсюда уйдут, и скоро — они не удержат эти земли. И тогда придут туркмены или хивинцы, и снова сделают тебя уже их данником. Или вырежут, если ты им не понравишься.

От слов Бековича тархан чуть съежился, видимо, и сам прекрасно понимал возможные перспективы, крайне не радостные, никакого оптимизма не вызывающие. Такова судьба мелких народов, зажатых между сильными соседями — нужно выбирать на какую сторону вовремя перейти. И Доржи не может этого не понимать.

— Здесь гонец от моего повелителя, он вечером доставил мне его грамоту — вот она, читай!

Бекович протянул кайсаку письмо царя Петра — гонец с десятком казаком и двумя драгунами догнали его вчера.