— Да-да, наверняка построим, и на Луне, и на Марсе, и на Ганимеде. Но Полесье — это Полесье. Даже мелиорация не очень-то помогла. В общем — не нервничайте, спокойно садитесь на дизель и езжайте в Гомель. Вы ведь не местный, да?

— А что — так заметно? Из Смоленска, лекции в ветеринарном техникуме у вас читал… Надо же — дизель! — хмыкнул он.

Гоня перед собой ветер, к перрону, грохоча колесами, подъезжал состав. На хищной морде локомотива красовался советский герб, за стеклом кабины улыбался машинист и что-то говорил своему товарищу, а потом по-хулигански выдал гудок — звонкий, задорный. Народ засуетился, забегал, высчитывая удобную позицию, чтобы половчее запрыгнуть в вагон через головы выходящих пассажиров.

— Гера! — сказал несколько гнусаво знакомый голос. — Доброго дня.

Передо мной стоял Тимоха Сапунов и протягивал руку для приветствия. Я сразу напрягся, а потом разглядел конкретную синеву под глазами, которая осталась после моего "бычка" в переносицу, убедился, что он абсолютно трезвый, и протянул руку в ответ:

— Привет, Тимох. Что — перемирие?

— Ну да. Нечего нам делить, да и незачем. Хотя вот та краля, с которой ты был…

— Но-но! Тут как в музее — глазами смотри, руками не трогай. Ты вон к общаге педучилища на охоту сходи, пока сессия не началась. Только пуговицы с гульфика убери, смотрится стремно.

— А… А! Модно ж вроде?

— Модно будет говно кушать — тоже начнешь?

— Тьфу, Гера, чего ты такой вредный стал? — отмахнулся Сапун. А потом поинтересовался: — Ты вообще зачем сюда пришел?

— Затем же, зачем и ты. За посылочкой.

— А… Из Москвы?

— Ну не из Калинкович же!

— Слушай, а давай после того, как Федоса встретим — пивка бахнем в "Белом Аисте"? Как раз дела наши обсудим…

Вот же! И он Федоса ждет. Но у меня — детали по заказу Езерского-старшего, для металлоискателя, и дорогущий диктофон, а у него что? Что Тимоху нужно в Москве?

— Ладно, черт с тобой. Выпьем пива, хотя у меня рабочий день еще. Шеф учует — сожрет меня.

— А ты скажи, что это, как его… Интервью у меня брал, во! — ухмыльнулся Тимох.

— А ты дашь?

— Чего дашь? — вдруг резко отупел он.

— Интервью! — рявкнул я.

— А-а-а-а! А про что?

— Да хоть как район на район ходите, м?

— Ты чего, Гера? Охренел? Я не стукач!

— А мы без имен и фамилий, но в красках…

— Так все ж и так всё знают! Нахрена оно тебе?

— Для дела. Вот смотри: ребята у нас в Дубровице свирепые, храбрые, бойцы что надо! А зал бокса — один! Еще секция по борьбе есть — и на этом всё. Нечем, получается, пацанам заняться! Нужен дворец боевых видов спорта, а? Самбо, борьба, рукопашный бой, тот же бокс — мало ли что? Чтобы не только школьники — а все желающие могли приходить по вечерам, заниматься, повышать свой уровень! Мы ж всех порвем, областные соревнования точно возьмем, а там — республика, Союз! — я вещал ему про Нью-Васюки вдохновенно, с огнем в глазах, потому что сам верил в то, что говорил.

Глаза Тимохи, кажется, тоже загорелись:

— У нас такие талантливые малолетки есть на Розе, и на Песках, и на Болоте… Чемпионы просто, смекаешь?! Но я им просто этого не говорю, чтоб не выеживались! Знаешь — мне очень нравится ход твоих мыслей. Я бы сам к толковому тренеру походил, позанимался. Вон ты как нас укатал… — и потер переносицу. — А всё — пьянство и отсутствие практики!

— Да вы меня тоже неслабо отделали! Не были бы пьяные — лежать бы мне на тротуарчике. Пьянству — бой, пьянству — гёрл!

— Хо-хо!

В это время объявили отбытие дизеля и прибытие пассажирского. Московский поезд пах не колбасой, а так, как и положено поезду: раскаленным металлом, дымом и сортирами. Федос — толстенький, потный, с кучей сумок, выкатился колобком из вагона СВ и, пыхтя, поскакал прямо через пути к стоянке, где дежурили таксисты.

Те мигом его обступили. Явно — тоже имели свой интерес. Милиционер на крыльце вокзала взирал на эту суету без всякого интереса, сбив фуражку с макушки на лоб, пожевывая травинку и щурясь на солнце. Мы не спеша, ожидая пока таксисты отстанут от челнока (или как это сейчас называется?), двигались по дорожке к стоянке.

Колбасой всё-таки запахло. Сервелатом, докторской и чем-то еще, малознакомым. Звякнули бутылки дорогого алкоголя, зашуршали обертки…

— Салют, Сапун! Держи, — Федос сунул ему какой-то небольшой сверток, взял деньги и отвернулся.

Пришлось покашлять, чтобы привлечь его внимание.

— А ты что за… А-а-а, Белозор? Намаялся я с твоим заказом. Восемьсот рублей с тебя за всё.

— ..ять, — сказал я, и полез за деньгами. — Эксплуататор!

Челнок только широко улыбнулся, демонстрируя золотую фиксу. С Федосом спорить было бессмысленно. Не отдаст товар — и всё. Потом найдет кому загнать барахло, за ним не заржавеет. Так что накопленные матерью Белозора деньги улетали в трубу. Заначку Геры я пока не нашел. Но, зная Викторовича, он ее точно спрятал в книгах. Придется перетряхнуть этажерку — и все полки… А эти деньги лежали в простом бумажном конверте в верхнем ящике стола, запертом на мебельный ключ. Девятьсот двадцать рублей, два царских червонца и серебряная цепочка — все сбережения. Сберкнижку Федоровна не заводила, поскольку государству доверяла не очень — старая школа!