Сказать по-чесноку, ему опротивело вести надзор за Штрафным Изолятором. В ШИЗО всегда нужно быть собранным. Никогда не знаешь, чего ждать от бешеных и озлобленных малолеток, которые содержатся на особенных условиях, в камерах с решетчатыми дверьми. Они, как скоты, сидят среди голых стен и хрен знает о чем думают – могут накинуться в любую секунду.

За двадцать три года службы на Повислого совершали нападения два раза, и то на первых порах. По молодости лет он действовал согласно протоколу: скручивал заключенного и держал на полу до прихода врача. Но если бы на него кто-нибудь накинулся сейчас, он бы ни за что не стал церемониться. Повислого знают как жесткого тюремщика, он зарекомендовал себя с действенной стороны, и все знают об этом.

Малой тем временем настойчиво долбился в дверь.

– Открой, гнида усатая! – Кричал он и теперь, сквозь одно решетчатое ограждение, когда основная дверь открылась.

– Ну! Что тебе? – гаркнул Повислый.

В ту же секунду цыганенок подпрыгнул к решетке и, просунув руки меж прутьев, попытался схватить его. Мальчишка зацепился правой рукой, скрутил воротник. Лицо его было перекошено злобной гримасой, как у зверька, но Повислый нисколько не испугался, и это заставило его призадуматься. «Почему ты не сделал ни шага назад, когда я вроде бы держу тебя за шиворот?» – как будто хотел спросить малолетний заключенный. Для уверенности он схватил за воротник второй рукой.

Повислый подхватил кисти и подтянул к себе. Он мог бы сломать цыганенку руки, рванув их вниз прямо сейчас, но тогда придется вызывать врача, писать рапорт… а это слишком много мороки. Пусть себе прыгает, если охота, но за слова ответить придется!

Повислый уперся ногой в решетку и что имелось силы дернул малолетнего заключенного. Трудно понять, чем ударился, то ли зубами, то ли лбом, но стук был четкий. Тот поочередно мигнул глазиками, в которых более не было однозначного выражения, и рухнул через мгновение.

– Я предупреждал, что ты получишь свое, – сказал Повислый, надеясь, что его слышат, – а ты не верил, сукин сын!

Но малой, судя по всему, не слышал. Он лежал на полу, раскинув руки по обе стороны, и как-то очень смешно выпятил заросший подбородок. Допрыгался! Повислый прочистил нос, шмоток соплей звучно впечатался в бетонный пол.

Только повернувшись, тюремщик вспомнил, что из глубины камеры за ними наблюдает третье лицо.

– Будьте дружны, мальчишки!

Поправив воротник, он запер дверь и направился к выходу, получая огромное удовольствие от того, какой гулкий звук производят его каблуки под темными сводами Штрафного Изолятора.

Глава 7

Сквозь темноту ресниц Глеб увидел желтые разводы на потолке. Он подтянул руки к лицу, ощупал переносицу. Кость цела.

Хриплый стон, какой-то слишком старческий, выскочил из горла, когда Войнов Глеб приподнялся с пола. Ему захотелось оглядеться, выяснить, что собой представляет Штрафной Изолятор, этот предмет многочисленных разговоров тюремщиков, но кровь прилила к голове. Пушечный залп боли разразился в висках, эхом пробежавшись по всей черепушке. Глеб улегся в прежнюю позу, надеясь, что боль уймется. Тщетно. Сознание пульсировало. Он потрогал затылок – крови не было. Значит, голова не пробита. Хоть какая-то положительная новость среди дерьма, которое обрушилось на него в последние часы.

От бетонного пола разило холодом. Кругом тихо, слышно лишь шорох собственных ботинок. Наконец, выдалась минута, чтобы обдумать событие, но мозг отказывался. Неудивительно. Кто вообще способен принять резкий переворот в своей жизни? Не то чтобы анализировать, но и принять, поверить в подлинность момента сложно. Глеб в тюрьме – шутка ли? Нет, это невозможно, не может быть, все случилось слишком быстро. Еще суток не прошло, как он ел на завтрак сырники, запивал дымящимся чаем, смеялся с младшим братом, затягивался сигаретой, а теперь вдруг лежит на полу тюремной камеры? Вряд ли. Также сомнительно, что здесь, в этой каменной темнице размером два на два метра пройдут следующие месяцы его жизни. Три месяца заключения или два при образцовом поведении, как сказали в суде. Судья стукнул молотком, немногочисленные присутствующие поднялись, один Глеб сидел, потерянно озираясь по залу, и повторял один и тот же вопрос: «как три месяца?»

Признаться, он и сейчас его повторяет, только к недоумению прибавились более жуткие чувства. Ужас, тревога, невыразимое отчаяние. Ничего другого не возникает при виде места, где он очутился. В существующих условиях не проживет ни одно существо, не протянет и недели. Как можно говорить о сроке в три месяца? Глеб не вытерпит, умрет прямо сейчас, от холода, голода и боли.

Какое-то скверное, похожее на мистическое предчувствие терзало Войнова Глеба: он не мог представить свое будущее. Как бы ни пытался, но ему не удавалось найти своего присутствия в завтрашнем дне, не было ни дела, каким бы он мог заняться, ни ожиданий, ни эмоций, лишь одна пустота на горизонте. Это настораживало. Неужели он и вправду погибнет совсем скоро? Бетонные стены шептали ответ: трое суток, максимум трое суток, после которых человек теряет рассудок. Может, он свихнется чуть позже, но главное не затягивать с этим. В конце концов, умирать дураком не так уж и обидно, подумал Глеб и попытался примерить состояние сумасшедшего. Как тогда заиграет мир в его глазах? Что станет мерещиться при виде бежевой краски, ровным контуром тянущейся по стене? Смирится ли его глаз к полумраку, и какого размера должно быть окно, чтобы в него проходило так мало лучей? Глеб повернул голову к источнику света…

Чье-то лицо висело над ним, близко, всего на расстоянии вытянутой руки. Глаза, цвет которых было не разобрать во тьме, смотрели неподвижно, сосредоточенно, как будто изучая.

Войнов Глеб подпрыгнул, в висках стучало, но больше всего беспокоило другое: кто находится перед ним, человек или тень? Встречный луч ослеплял, рассмотреть силуэт было невозможно.

Глава 8

Он долго разглядывал гостя в попытке определить реальность. В его камере кто-то оказался или ему опять кажется? Он сидит в Штрафном Изоляторе слишком долго, слишком, уже бывали галлюцинации.