Солнечные лучи, копьями торчащие из амбразуры-окна, летели незнакомцу в лицо и озаряли враждебно надутые скулы. От носа и выше залегала тень – под черной занавесью скрывалось все, кроме блестящих глаз. Незнакомец застыл, выставив кулаки вперед, точно в нерешительности, но от этого казался не менее грозным. Грозным и великолепным. Будто сам Бог отправил в стены посланника, который или убьет, или спасет его – неважно. Главное, положит конец многим его страданиям.

Сказать честно, он уже потерял надежду видеть в своей камере такого же молодого парня, как и он сам. О, эти проклятые тюремщики просто ненавидят его, и этот усатый Повислый больше всего! Ни дня не прошло без оскорблений, он только и делает, что пинает кирзовыми сапогами да отпускает грязные шутки. Ради очередной потехи Повислый вздумал держать его в изоляции. Штрафной Изолятор – так называется эта мрачная тесная камера, но за что дали статус особого опасного преступника, никто не сказал.

Один Бог ведает, сколько тянется это одиночное заточение. Месяц, два, полгода? Сам он давно потерял счет времени, а когда в последний раз спросил Повислого, скоро ли закончится содержание в таких жутких условиях, то получил сапогом в живот. Ни одна душа не отвечает на вопросы. Никто с ним не разговаривает. Он плакал, его не слышали. Он клялся, что покончит жизнь самоубийством, его все равно игнорировали. Мрачные мысли никуда не уходят, возникают все чаще и чаще. Всему виной одиночество. Тишина разъедает изнури, как ежедневная порция яда.

Но отныне ему незачем молчать. Он решил заговорить первый:

– Ты тоже не угодил тюремщикам? За что тебя наказали?

– Не знаю. – Гость придвинулся, чтобы лучше рассмотреть своего нового друга по несчастью. Кожа у него отливала бронзой, в темных глазах таилась тревога. – Ты кто?

– Саша Пастухов.

– Почему в Штрафном Изоляторе сидишь? Штрафник? Особо опасный?

– Я не знаю, кем меня считают. Сижу в одиночке очень долго.

– Сколько?

Вопрос вызвал горькую ухмылку.

– Не знаю. В этих бетонных стенах я точно потерялся.

Саша замолчал. Ком поднимался к горлу. Если он скажет еще слово, то остановить очередную истерику будет невозможно. Каждый раз, когда вспоминает перенесенные оскорбления, он будто бы переживает их заново. «Мразь». Удар мыском по ноге. «Гнида». «Тварь». Усатый тюремщик заносит дубинку. Саша поднимает руки, чтобы защитить лицо, но получает кулаком в солнечное сплетение. Падет на пол. Плачет. Задыхается. Ревет.

Незнакомец ходил кругами, знакомясь с камерой. Остановившись посередине, он вытянул руки, чтобы измерить расстояние от стен. Не хватило какой-то ладони, чтобы дотянуться до двух одновременно. Затем незнакомец проверил койку на прочность. Толстая полка сомнений не вызвала, ибо была сколочена из досок крепкого сорта древесины, но цепь, на которой держалась вся конструкция, почернела от старости и в отдельных местах покрылась ржавчиной.

– На каком этаже ты спишь? – спросил гость, когда уже запрыгнул на второй этаж.

– На первом.

– А матрасы где?

– Выдадут на вечерней поверке. И то не факт.

Незнакомец скорчил гримасу, улегся на голую деревянную койку. Знакомиться он не спешил, поэтому Саша спросил сам:

– Как хоть тебя зовут?

– Войнов Глеб. И когда у него болит голова, я за него не ручаюсь.

Я тоже за себя не ручаюсь, хотел ответить Саша, но промолчал. Незачем портить себе и другим настроение. Сегодня настоящий праздник, ведь у него наконец появился собеседник!

Когда послышалось мерное сопение, Саша Пастухов подкрался к своей койке, как мышь, стараясь не производить лишнего шума. Усевшись, он наклонил голову так, чтобы правое ухо было обращено вверх. И с жадностью стал ловить звуки. Такое странное и блаженное чувство… кажется, он целую вечность не слышал дыхания другого человека.

Глава 9

Иногда час пролетает за минуту, а иной раз длится целой вечностью. Если ощущение времени зависит от темпа жизни, то в Штрафном Изоляторе всего этого не было – ни темпа, ни жизни. Имелась только бетонная плита сверху, давящая массой, как крышка гроба, стена справа, стена слева. Глухо, темно. От пола разило канализацией, и Глеб этим дышал. Неудивительно, что он стал похож на мертвеца. Его миндальная кожа побледнела минимум на тон.

Свыкаясь с ролью особо опасного преступника, большую часть времени Войнов Глеб проводил на верхней полке, направив взгляд в пулеметное окно. Эта пятисантиметровая щель под потолком, куда не поместилась бы ладонь ребенка, являлась в Штрафном Изоляторе окном, но по устройству напоминала амбразуру для стрельбы из пулемета. Поэтому так и называли – пулеметное окно. Для чего сюда вогнали чугунные прутья, вразумить было сложно. Но посыл однозначно чувствовался: не пролезешь, не проползешь и белого света не увидишь. И все-таки Войнов Глеб пытался. Он пытался разглядеть небо, деревья или что-нибудь живое, напоминающее о лучших временах, и иной раз смотрел в просветы целыми часами.

Когда не моргал слишком долго, яркий уличный свет, точками сочась сквозь стекло, обретал вид живой картинки. То ли начинали плавиться мозги, то ли это дремота одолевала при открытых глазах, но Глеб видел перед собой, как живые, улицы Москвы. Почему именно Москвы? Совсем недавно она была так близко…

Впрочем, и сейчас недалеко. Воспитательная колония, где собрались несовершеннолетние преступники из Москвы и области, удалена от столицы на километров сто – намного ближе, чем все бывшие места жительства. Санкт-Петербург находится в шестистах, а Краснодар вообще в тысячах километрах. Но обидно больше всего другое: когда Глеба скрутили сотрудники, он был практически в Москве. Где-то совсем рядом, в двадцати километрах, в городе Мытищи, в гостях у мамы. Ничего не предвещало беды, он прекрасно проводил время: играл с младшим братом в приставку, курил на балконе и жил не выходя из дома, как хипстер. Кто же мог подумать, что именно та роковая башенка, растворяющаяся в синеве горизонта, рисующаяся поверх необъятных зеленых лесов с балкона, нарушит устоявшийся образ жизни? Останкинская, понял он, затягиваясь сигаретой, и вместе с этой затяжкой на душе стало тоскливо. Именно в тот момент он осознал, как скучает по бесшабашной жизни, которую вели они с друзьями в Санкт-Петербурге. Если там они давали на клык в любой пивной, то здесь Глеб один, без гроша в кармане. В Москве без капусты не отдохнешь, это знает каждый. То был отправной момент всех теперешних бед. Он дернул у школьника мобильный, а на следующий день дернули его самого. На допрос.