Где этот ебаный зеленый?!

– Не особо.

– Ладно, – вздыхает. – Вижу, говорить ты не хочешь.

– Да просто не о чем, – выдаю с наносным равнодушием к теме.

– Поняла.

Сразу после обследования закидываю маму домой и рулю к третьей паре в академию. Только глушу мотор и выбираюсь из тачки, из дверей главного входа появляется Богданова.

За грудиной резко что-то подрывается. И на этот раз уже не просто ветерком закручивает. Мощным ураганом выписывает, угрожая вынести на хрен преграду в виде моих ребер. И не только ребра. Эта бешеная лавина берегов не видит.

Кровь летит толчками. Дико буянит по своим каналам, явно рассчитывая, что в конце одного из них имеется выход.

Из всего, что успевает вырваться и залить мне грудь, признаю лишь похоть. Остальное – сначала в игнор, а после экстренной перекачки свежего кислорода – необработанным хламом в утиль. Кажется, что крайней точкой становятся кулаки. Когда их стискиваю, ощущаются нереально тяжелыми.

Шагая Дикарке навстречу, отмечаю гул во всем теле и долбаный тремор в ногах. Маркеры знакомые. Сами по себе тревоги не вызывают. Частенько подобное состояние ловлю после напряженного матча или по выходу из тренажерки. Вот поэтому я и это со спокойной совестью игнорирую.

Замираем друг перед другом точно так же, как и вчера в кинотеатре. Только сегодня, несмотря на всесторонний обзор, реально тет-а-тет случается. Пара минут двадцать, как началась, и из болтающихся прогульщиков во дворе оказались только мы с Богдановой. В одно и то же время.

Глаза в глаза.

Звезды погасли. Вместо них какая-то бушующая бездна клубится. Что она там такое производит, что мне в позвоночник будто молния влетает и пускает по организму ток?

Дикарка поджимает губы, прерывисто вздыхает и вдруг дергается вбок, чтобы обойти меня. Синхронизируюсь автоматически – шагаю в ту же сторону и преграждаю путь.

– Далеко? – выкатываю нейтральным тоном.

Богданова снова нервно вздыхает. Закусывает нижнюю губу. Таранит меня ненужными эмоциями.

И все же выталкивает почти с вызовом:

– Домой.

– Пригласишь?

Похрен, насколько нагло звучу. Похрен на то, как она вздрагивает и краснеет. Похрен на все.

– Я не одна живу.

То, что правильно понимает, чего хочу от нее – хорошо. Но информативная часть распиливает чердак.

– С кем?

– С Соней.

Счастливый отлив не отожествляю с какой-то там ебучей ревностью. Просто принимаю как данность, учитывая тот факт, что мне позарез нужно ее трахнуть. Едва вдыхаю подхваченный вместе с сияющими длинными прядями запах – салюты в груди, фейерверки в башке. На хрен. Мне срочно нужно от этого избавиться.

Надо было еще вчера за ней пойти. Оставить семью в кинотеатре и пойти. Придумал бы, что сказать. Я же дрессировал беснующуюся внутри зверюгу. Вот она теперь меня поедом и жрет.

– Едем тогда ко мне, – вроде как предлагаю, однако на вопрос это мало похоже.

Что угодно от Дикарки жду, только не то, что она заявляет.

– Знаешь, мне такие отношения не подходят, – тарабанит эмоционально. Видно, что это не трезвое решение. Выталкивает, потому что в эту секунду бомбит. – Извини, если дала ложную надежду.

– Отношения? Надежду? – на этот раз, чтобы перехватить ее, чуть в палисадник не зашагиваю. Ухмыляюсь, будто ее слова меня пиздец как развеселили. – А я думал, твой высокоморальный чёс в прошлом. Выглядишь вроде адекватно.

– Адекватно? – задыхается. Но мне, честно говоря, похер. Слишком топит самого. Ничего, блядь, кроме своего чертового сердца не слышу, так нутряк разметает. – В каком смысле?

– На нормальную девчонку похожа, – демонстративно зацениваю открытое платье. И уточняю: – Внешне.

Обижается. Глаза увлажняются, губы дрожат, мускулы на лице дергаются. Либо намеренно «дует мне мозги», либо реально не в силах сдержаться.

– Отпусти!

Мне все-таки приходится к ней прикоснуться. Когда она буквально на таран прорывается вперед, ловлю, мать вашу, за руку. Морщусь от ебучей лавины мурашек. Кажется, они не просто по коже несутся. Просачиваются внутрь, заливают все. Едва стою на ослабевших вдруг ногах.

– Ладно, – хриплю раздраженно. – Что ты хочешь?

Прямо в глаза не смотрю. Висок, макушка – все, что себе позволяю. И без того слишком близко стоим.

– Уйти хочу…

Она там плачет, что ли? Похрен. Смотреть я не буду. Пусть хоть весь грудак располосует долбаной хренью, которая зачем-то просыпается на нее.

– Нет, уйти ты не можешь.

– Почему?

Я изо всех сил себе, сука, доказываю, что затапливает меня не безысходность и отчаяние, а чистая злость.

– Ты же уже сосала мой член, охотно глотала мою сперму и была от этого, блядь, счастлива. Уговор был: один на один, вседозволенность. Что тебе, мать твою, теперь не так?