Шрифт:
Чарушин кривит губы в какой-то раздраженной гримасе и равнодушно пожимает плечами.
– Нет, не знаю.
Если бы не очевидная хрипота голоса, я бы сказала, что ему действительно все равно. Но тон его выдает. А еще… Блеск в горящей темноте глаз усиливается, незамедлительно вызывая у меня желание поежиться.
– Я хочу, чтобы тебе было так же больно! – выпаливаю в пылу агонии. Мотает внутри, закручивает настолько, что едва равновесие держу. А может, и не держу. Либо Артем, либо я – шатаемся. Определить трудно. – Хочу, чтобы ты почувствовал то же, что чувствовала сегодня я! Ясно тебе, Чарушин? Ясно?!
– Ясно, – глухо отзывается он.
– Что мне сделать? Может, подскажешь, м? Потому как кажется, что тебя задеть невозможно.
– Хочешь, чтобы я дал тебе в руки оружие против себя? Это смешно.
И он действительно смеется. Коротко и очень хрипло. Быстро замолкает. И вновь сердито сжимает челюсти.
– Значит, плевать тебе на меня? Все равно, что делаешь больно? Если снова расстанемся, в этот раз не заметишь, правда? Плевать? Как ты там любишь говорить? Похрен?
Слышу скрип зубов и срыв яростного дыхания. Чарушин наклоняется и, быстро шагая, припирает меня к стене.
– А тебе нет? Тебе не похрен? – звенит в ушах его крик.
От страха и еще каких-то эмоций, которые он у меня вызывает, из глаз снова брызгают слезы.
Но ору я в ответ так же агрессивно:
– Нет! Мне не похрен!
– Врешь, – яростно припечатывает с таким видом, будто готов меня размазать по стене.
– Не вру! Если бы мне было похрен, то не было бы и больно… – на последних слогах горло продирает болью, и я резко замолкаю, чтобы сглотнуть и набрать в легкие побольше воздуха. – Если бы мне было похрен, я бы вообще не приходила! Никогда бы с тобой не связывалась! Не было бы ничего, понятно?!
– Зачем тогда? – рявкает Чарушин, впиваясь пальцами мне в плечи. Стискивает до боли, заставляя задыхаться. – Я тебя, блядь, уже месяц спрашиваю! Зачем ты появляешься, а? Зачем ты со мной?!
– Может, потому что я, черт возьми, люблю тебя?! – выкрикиваю для самой себя неожиданно.
Выкрикиваю и бездыханно замираю под непереносимо-тяжелым взглядом расширяющихся будто бы в ужасе глаз Чарушина.
29
На любовь мне давно похрен.
– Может, потому что я, черт возьми, люблю тебя?!
Я не знал, но, оказывается, мое сердце – это граната. Дикарка своими словами выдергивает чеку. Рывок такой мощный, что вместе с ней вытягивает бережливо схороненную мной душу. Чтобы меня убить и этой точенной кровавой раны было бы достаточно, но далее, по всем правилам жизни, следует детонация. И все те горячие и дробно пульсирующие куски плоти, которые я на протяжении дня пытался вернуть в режим безопасной заморозки, со свистами раскидывает по нерушимому периметру моей грудной клетки.
Боль – первое, что я ощущаю. Где-то на задворках теряется тошнотворный восторг. Он больше всего покалечен, необратимо умрет. Уцелевшим приходит ужас. Именно он вознамеривается господствовать в этом адовом пекле.
Едва удается отмереть, резко толкаю свое тело назад и отворачиваюсь. Обхватываю ладонями голову, чтобы остановить бешеную тряску, которая там разыгралась.
Надо бы уйти. Просто уйти. Но я не способен. Игнорирую аварийные сирены, так же стремительно оборачиваюсь обратно к Лизе.
Ослепнуть бы, как она красива! Очевидно, за моими ребрами находится целый склад с контрабандными боеприпасами. Когда огонь добирается до них, они выдают масштабный фейерверк.
– Так, может или любишь? Как понимать? – хриплые звуки, которые со скрежетом вырываются следом, наверное, можно назвать смехом. Должно быть, мой организм, в попытках справиться с болью, таким образом выплескивает ее фатальные излишки наружу. – Ты в своих чувствах хоть когда-то уверенной бываешь? – тут я уже с конкретным наездом рявкаю на сжавшуюся у стены Дикарку.
Она содрогается и как будто отшатывается от меня, хотя смещаться ей некуда.
– Люблю, – шепчет на самых низких тонах.
Разлетается это растянутое нежное шипение эхом.
«Люблю… Люблю… Люблю… Люблю…»
Сочится и плывет с оглушающей силой. Как ни сопротивляюсь, проникает внутрь меня. Проносится безумным вихрем и с коварной быстротой оседает на оголенных нервах отравляющей субстанцией.
С трудом возвращая себе самообладание, сцепляю все, что раздробило кольцами контроля.