Дикарка шагает быстро. С каждым шагом мое сердце берет новую неизведанную высоту. Ощущение, что еще немного, и его работу смогут отслеживать все присутствующие.

Едва в поле моего зрения попадают длинные стройные ноги, по раскаленной коже несется дрожь.

Она здесь… Она… Здесь…

Глаза в глаза – микровспышка за грудиной. Выпускаю губу, стискиваю до скрежета челюсти и жестко втягиваю носом кислород.

– О, Мадонна! – приветствует Дикарку Тоха. – Присоединяйся, киса.

Она колеблется, но не дольше пары секунд. А потом… Скидывает туфли и садится на борт бассейна.

Зрительный контакт между нами остается непрерывным. Воздух в помещении сгущается и, как обычно, неожиданно раскраивает пространство трескучим напряжением.

Среди всех Богданова одна остается одетой, но, черт возьми, именно на ее прикрытое платьем в долбаный цветочек хрупкое тело у меня подрывается член. Горящий сумасшедшей бурей эмоций взгляд, как апероль, который я пропустил, резко догоняет и рубит застывший организм непередаваемо-диким хмелем.

– Пина Колада? – быстро находится Тоха.

– Нет, – отсекаю я.

– Да, спасибо, – выбивает четко по слогам Лиза.

И буквально выдирает у замершего Шатохина стакан.

Под моим воспаленным взглядом обхватывает своими пухлыми губами соломку и, прикрывая веки, с наслаждением всасывает сладкое пойло.

– Вкусно, – выдает на выдохе.

Я смотрю на нее.

Удар, удар, удар… Выбивает сердце демонический убийственно-знакомый ритм.

Смотрю на нее. Просто смотрю.

Глаза, губы, пульсирующая на шее жилка, выпирающие ключицы, аккуратная грудь, узкая талия, плавные бедра, острые коленки… Стремительно назад. И все же, не менее интенсивно каждый значимый участок прохожу.

Глаза в глаза. В ее – ослепительный блеск. А в моих?

Лиза выразительно вдыхает и застывает, будто дальше ни выдавать, ни принимать воздух не способна.

Я смотрю. Просто смотрю. Смотрю и моргнуть не могу, пока нутро вскрывает адское осознание: ничего не прошло.

Ничего, мать вашу, не прошло.

Хочу, чтобы ты почувствовал то же,

что чувствовала сегодня я…

Я пыталась сдержаться. Не реагировать незамедлительно. Дать себе время, чтобы остыть и успокоиться. Как ни колотило внутри, до полопавшихся за два часа напряженной работы капилляров, старательно пялилась в экран и прорисовывала мелкие детали персонажа. Лишь осознав, что эмоции не стихают, а только разгораются, сдалась.

Хоть Чарушин и предупредил, что не один, решила ехать. Понимала, что до утра не выдержу. Собиралась высказать ему абсолютно все: что думаю и что чувствую. Но, по факту, увидев Артема преспокойно коротавшим вечер в компании девиц свободных нравов, ощущаю, как меня тошнит и замыкает изнутри. Сворачивается душа и костенеет, будто ракушка.

Впервые вкушаю ядовитое желание сделать кому-то больно. И этим кем-то, как ни ошеломляюще, является Чарушин. Человек, которого я люблю больше всех на свете.

Знает ли он, как сильно больно мне сделал? Понимает ли, как унизил? Нет, не думаю, что чувствует масштабы. А может, ему действительно все равно?

Эмоции на лице Артема если и отражаются, это не то, за что можно бы было зацепиться. Холодная и суровая подача. Не месть, и даже не ненависть. Сухая отрешенная жесткость. Словно он и не человек вовсе. Зверь на инстинктах. В какую его сторону поведет – предугадать невозможно.

Страх – естественная реакция моего организма. Только вот защитные механизмы сегодня не срабатывают. Слишком сильна моя собственная ярость. Бежать от Чарушина точно не собираюсь. Напротив, я его провоцирую.

Отпиваю коктейль и мгновенно пьянею. Этот жгучий хмель стремительно разносится по телу кровью. Я даже цепенею в тот момент, когда кажется, что кожа вот-вот зашкварчит. Но, увы, это не спасает от безумного разгона, который берет мое сердце.

Голова Чарушина слегка опущена. Смотрит он из-подо лба, будто сознательно приглушает все, что горит в его глазах. А горят они так, словно внутри него настоящее электричество проложено. Светятся и мерцают.

– Давай, Лиза Богданова, расскажи нам что-нибудь, – обращается ко мне Шатохин.

Мне приходится разорвать затянувшийся зрительный контакт с Чарушиным и взглянуть на него. Только после этого, на перемотке, разбираю смысл сказанного.

– Правду? – уточняю чуточку сипло.

Брови Даниила взлетают. Он выглядит заинтересованным.

– Конечно! И ничего, кроме правды.

– В тринадцать лет я выжгла огромную дыру в рубашке одного мальчишки, когда стояла на службе позади всех, потому что меня наказали. Я закрыла глаза, а свеча пошатнулась к его спине – так все думают. Но на самом деле… Я сделала это намеренно, – говорю, ощущая, как к щекам приливает кровь. Впервые в этом признаюсь. Даже Сонька правды не знает. Незаметно перевожу дыхание и встречаюсь взглядом с Чарушиным. В глубине его глаз, за мерцающей темнотой, пробивается удивление. Ерзаю и вроде как ровным тоном добавляю: – Мне не нравилось, как он на меня смотрел.